— Противный обыватель! — бросил ему Жулио.
Эдуарда не скрывала, какое горделивое удовольствие вызывает в ней этот круг друзей. Она чувствовала себя центром целого мира. Мира, где можно смеяться, делать глупости, и никакие предрассудки не помешают. И все же никто из них не переступал границ. Ах, если бы ее родные видели, как она радуется и торжествует победу.
Первые недели Зе Мария тоже не мог оставаться равнодушным к ослепляющей новизне их совместной жизни, полной неожиданных и приятных открытий. Они дурачились, неумело зажигая керосинку, готовили кофе и пили его прямо в пижамах, забывая, что Зе Марии пора на занятия. Покупка нового стула восхищала их, словно это была редкая драгоценность. Иногда после ухода друзей они никак не могли угомониться и болтали в постели ночи напролет.
Мариана приносила из дома сахар и чай, а Луис Мануэл никогда не забывал прихватить разные деликатесы. Разливая чай, Эдуарда неизменно спрашивала, рассчитывая на комплимент:
— Правда, он неплохой?
— Чай просто восхитительный! — восклицал Жулио.
— Плутишки, — ворчал Луис Мануэл, флегматично протирая очки. — Сладкая у вас жизнь, точно у аббатов. Эдуарда слишком балует тебя, мой милый! — И, взяв Зе Марию за руку, он указал ему на лежащий на столе сверток. — Сегодня я принес вам подарок.
Развернув сверток, Зе Мария увидел два великолепных ананаса. Но он даже не решился поблагодарить, считая, что получать такие щедрые подарки имела право только его жена. И ми еще владело головокружительное безумие, заполнявшее пугающую пустоту, когда могли всплыть на поверхность сомнения, от которых, наверное, никогда не удастся окончательно избавиться.
Друзья уходили, и молчание между супругами, почти ощущавшееся физически, с минуты на минуту росло, они смотрели один на другого с тягостным ощущением обиды, незащищенности, хотя даже не могли конкретно его выразить. Тогда они пылко любили друг друга, или же каждый начинал заниматься своим делом, чтобы не задумываться о неприятном. Тем не менее уязвленная чувствительность Зе Марии только ожидала повода для выхода, и Эдуарда это отлично знала.
Их союз казался Зе Марии абсурдным. События, словно звенья цепи, нанизывались одно за другим, и, когда он заметил, как велико отделяющее их от отправной точки расстояние, отступать было уже поздно. Собрания у Луиса Мануэла, прогулки за город, каприз недоступной для его притязаний женщины, которая сама себя предложила с такой естественностью, что это граничило с бесстыдством, сообщничество доны Марты — все ему слишком льстило, чтобы он мог устоять. Да и зачем противиться? Разве он не был мужчиной, и этого мужчину предпочла девушка, избалованная ухаживаниями юношей из аристократических семей? Справедливо ли досадное ощущение, что, давая обстоятельствам увлечь себя, он предал родных и самого себя? Верно ли закравшееся в душу предчувствие, что внезапная и легкая победа его честолюбивых общественных притязаний помешает ему в будущем добиться такого успеха, который бы искупил все муки, испытанные им до сих пор?
Угрызения совести и абсурдность союза с Эдуардой терзали его беспрестанно.
А что же произошло с Эдуардой? Она тоже стала жертвой тех же силков и капканов, думал Зе Мария, ее привлекла его мужественность, его дикарская грубость, увлекательное очарование молодежного окружения. Предвкушение события, где она будет героиней, заставило ее после мимолетного увлечения совершить поступок, повлиявший на всю дальнейшую жизнь. Выйти замуж за бедняка без гроша за душой и без всяких перспектив на будущее! Камень, брошенный в стоячее болото, всколыхнул его до самых глубин. Родители, друзья, вся свита старомодных карикатурных теток, бабушек, знакомых будет считать себя навеки оскорбленными. Здесь, в университете, где социальное неравенство едва начинало проявляться, нельзя было и предположить, до каких размеров разрастется скандал.
Однако он, выходец из другой среды, острее переживал последствия отчаянного порыва, увлекшего их обоих. И вероятно, именно поэтому постоянно пребывал в пассивности, из которой его трудно было вывести. Первое время Эдуарде самой приходилось преодолевать все препятствия. Она написала своей родне, продиктовала письмо родителям Зе Марии. Она оказалась поразительно ловкой и энергичной в своих действиях. Дону Марту события тоже захватили, она с нетерпением ожидала, когда разразится буря, и поведение ее служило стимулом для Эдуарды, когда, оставаясь одна, она чувствовала себя всеми забытой и беззащитной. Как-никак тетка была в ее глазах представительницей всего клана, возмутившегося известием о браке, и ее поддержка неизменная, даже когда она подчеркивала противоречия этого союза, удесятеряла силы Эдуарды. Дона Марта еще не забыла презрения своих родственников, когда она выходила замуж за плебея-промышленника. Поступок племянницы помог ей теперь залечить незаживающую рану, ведь Алсибиадес, по крайней мере, был богатым человеком с большим жизненным опытом, а не деревенским бедняком, как Зе Мария, хотя по природной остроте ума парень и заслуживал дружбы с Луисом Мануэлом. Пусть бесчестье падет теперь на ее родственников…
