И всякий раз, как студенты придумывали очередную шалость, даже не имеющую ничего общего с трудными случаями медицинской практики, они кричали под окном доктора Патарреки:
— Несите сюда мочу, доктор!
Доктор Патаррека прилагал все усилия, чтобы его мочевой пузырь выполнил свой долг, и, спускаясь по ступенькам с ночным горшком в руках, неизменно повторял:
— Ну что, разве я вам не говорил?
Теперь студенты пришли пожаловаться доктору Патарреке на требования доны Луз и просили его проверить, достойно ли кулинарное искусство хозяйки пансиона такой высокой платы.
— Попробуйте суп, доктор Патаррека, а затем исследуйте мочу.
Доктор Патаррека сиял от гордости, что ему доверили столь щекотливое дело. И, держа перед собой ночной горшок, напевая игривую песенку, он стал спускаться по лестнице, приготовясь любым способом преодолеть сопротивление матери, не выпускавшей его из дома.
— Сейчас иду, ребята!
Но, очутившись на улице, он попятился. Неожиданно, словно события в пансионе совпали с волнениями студентов, улицу запрудила густая толпа антитрадиционалистов. Сидевшие за обеденным столом у доны Луз бросились к окнам. Только Зе Мария и Жулио остались на своих местах.
— Эй, ребята, к нам пожаловали в гости сосунки!
— Захотели, чтобы их отхлестали розгами по задницам!
Группа протестующих, казалось, не была еще окончательно уверена в той силе, что объединила и привела их сюда. Поэтому некоторые из них считали необходимостью подбадривать себя выкриками. Но, отражаясь от нерешительного большинства, эти выкрики разбивались о равнодушие, точно прибой у берега. Почти все участники манифестации были очень молоды, и для них эта дерзкая вылазка еще отдавала школьным озорством, не имеющим никаких последствий. Однако теперь они были встревожены всевозрастающим чувством ответственности.
— Да у вас на губах молоко не обсохло, детского рожка вам не хватает! — сострил один из студентов, высунувшись из окна.
Насмешка так ожесточила руководителей противников традиций, что с этого момента они почувствовали себя способными на любые крайности, неизбежные в такой ситуации.
— Мне сдается, что главари отсиживаются у нас в доме, — подхватил другой.
— Приготовьте им сухие пеленки!
— Главари? Что-то я их не вижу… Может, они закутались в плащи? — съязвил Людоед.
— Наверное, и вожди найдутся, если вы, дураки, так этого желаете! — крикнул Жулио, окончательно рассвирепев. И он выбежал на улицу, чтобы присоединиться к манифестантам.
— Там мы с тобой поквитаемся! — напутствовал его Людоед.
Лицо у Абилио исказилось от волнения. Внезапно решившись, он выскочил вслед за Жулио.
— Беги за своим хозяином, подлиза!
Зе Марии показалось невероятным, что Жулио задумал примкнуть к этим молокососам. Что он с ними заодно. Ведь они жаждали уличных беспорядков, а возможно, и драки. Нет, ничто в протесте лицеистов не вызывало его сочувствия. Зеленая молодежь. Жизнь еще не закалила ее. Родители старались сделать их юность безмятежной и обеспеченной, у них были деньги, самоуверенность, богатые перспективы. У них был сытый желудок. Да, сытый желудок. Теперь, когда Зе Мария остался в столовой один, запах еды вызвал у него мучительный аппетит. Он чувствовал себя единственным претендентом на великолепную добычу, до сих пор казавшуюся недоступной. И он был голоден. Очень голоден. И хотя ему было неприятно пользоваться едой, принадлежащей сеньору Лусио, родителям Дины, он не мог больше удерживаться и опустошил несколько тарелок супа, оставшегося после тех, кто вскочил из-за стола.
Когда демонстранты заметили, что им удалось завоевать сочувствие старших, храбрость их удвоилась.
— Обреем их!.. Обреем всех до единого!
Один из манифестантов улыбнулся прохожим приветливой и в то же время свирепой улыбкой. Но вдруг кто-то вылил на него из окна ночной горшок. Это был доктор Патаррека; подстрекаемый криками: «Покажите им патологию, доктор!» — он счел своим долгом сохранить верность дружбе. Угольщица заперла дверь на засов в ту самую минуту, когда «мятежники» уже ломились к ней в дом, но ей не удалось помешать им забросать окна камнями.
