— Я пойду на работу. Мне бы хотелось, чтобы ты посмотрела, что такое бухгалтерия в хлебопекарне. Это занятие облагораживает…
— Любая работа может быть интересной…
Благоприятная возможность была упущена. Зе Мария позволил уйти жене, почти не почувствовав ее вялого поцелуя. При этом она повторила:
— Если я тебя найду, я тебя представлю им.
Не было ли в ее голосе насмешки? Зе Мария подождал, пока она уйдет как можно дальше, и тоже вышел на улицу. Он не пойдет на работу. Как будто невзначай он будет заходить во все кондитерские центра, пока не найдет ее с подругами. Он хотел понять отношение Эдуарды к нему. Снова и снова он задавал себе вопрос: почему они упорствовали в привязанности друг к другу? В первое время знакомства с ней он слышал, как вокруг говорили об уме Эдуарды, об ее простоте, проницательности в восприятии чувств и проблем, которые ему были чужды. Такие добродетели, да еще так расхваливаемые, казались ему ответом на его сомнения, и он в конце концов принял их как бесспорные. Да, она, кроме того, что внешне привлекательна (так вокруг говорили), могла стать благоразумной и смелой подругой; всего этого, конечно, нельзя было ожидать от такой девушки, как Дина. Но, быть может, эти добродетели придали ей такую силу, какой он не хотел.
Шагая по центральным улицам и еще не решив окончательно, будет ли он заходить в кондитерские, Зе Мария оживил в памяти странное выражение лица Луиса Мануэла, когда тот узнал о его ухаживании за своей двоюродной сестрой.
— Что ты говоришь? — спросил Зе Мария, подстрекая его.
— Есть разновидность счастья, которое необходимо завоевывать ежедневно. Возможно, то же самое произойдет и с вами.
Тогда он не пытался выяснить причину такого вывода. Действительно, счастье двух людей должно завоевываться ежеминутно. Это две стены, которые открывались и тут же закрывались. Но были ли они способны на такой стоицизм? И стоило ли? Верно, ум Эдуарды был гибкий и быстро реагирующий на все; верно, всего можно было ожидать как от ее упрямства, так и от ее услужливости, но в этом стремлении к взаимопониманию и взаимотерпимости в основном должен был уступать он. Дина была еще своего рода гипсом без формы и будто ждала, когда чья-то твердая рука придаст ей определенную форму, в то время как Эдуарда была ей полной противоположностью. Нет, он чувствовал, что устал. Устал так, что не мог даже шага сделать к сближению.
Что бы она сказала, если бы он все-таки встретил ее с подругами? «А вот и он. Ищет меня повсюду. Но мало-помалу я его приручу… Мужчины становятся невыносимыми, когда привязываются к женской юбке». Могла ли она предвидеть и провоцировать его слежку за ней? Как бы то ни было, лучше оставить ее в покое с этими подругами. Он пойдет на работу.
Когда он возвращался домой, рубаха прилипла к его горячей коже.
Плотная синева воздуха, которая, казалось, источала капли пота, душила его. Он решил забраться на холм возле реки.
В несколько мгновений город оказался окутанным угрожающей тьмой: гроза готова была разразиться с минуты на минуту. Зе Мария провел рукой по лбу. Ему показалось, что у него температура; все его тело ныло, а нервы были напряжены и возбуждены, как окружавшая его атмосфера. Внезапно одна из туч разверзлась, и ливень обрушился на него. Если бы не работа, он давно уже сидел бы дома и, разумеется, дождь не застал бы его на улице. Работа напомнила ему и о материальных затруднениях, и об унижениях, и вновь об Эдуарде. И это было причиной того, что он не искал укрытия от дождя в подъезде: он перетерпит дождь на улице, чтобы вина Эдуарды стала еще больше, еще ненавистнее.
Сеньор Лусио, почти веселый, поджидал его у двери.
— Смотрите-ка, сеньор доктор! Как это вы умудрились так промокнуть?
Он не ответил ему. Поспешно поднялся по лестнице. Дойдя до середины коридора, он услыхал раскаты смеха в своей комнате. Жена и ее подруги хохотали над чем-то. Чашки стояли пустые. На столе недоеденные пирожки.
Он провел рукой по лицу, чтобы смахнуть дождевые капли. Эдуарда с самой естественной улыбкой опередила его:
— Тебя застал дождь! Ты похож на общипанного петуха, мой бедный муженек!
