Отец научил Редара лепить из вязкой глины посуду, когда ему было десять дождей – сначала получались, конечно, кривобокие уродцы; потом он более или менее разобрался в хитростях этого ремесла. Через пару лун пустынник уже неплохо мог сделать верный состав из воды, глины, песка, очажной золы – все в строго отмеренном количестве. Тогда посудина получается удобной, крепкой на вид, особенно если выставить сушиться на солнце. Одна беда: хрупкая очень, уронишь – разобьется неминуемо. А вот у отца плошки были загляденье, свою старую посудину Редар уж раз пять случайно смахивал локтем на пол – и ничего, держалась. Тогда-то отец и показал еще одну хитрость гончарного ремесла – обжиг. Готовую высушенную глинянку совали в огонь и – только не зевай! – быстро выхватывали обратно. Посуда выходила звонкой и по-настоящему крепкой. Правда, уследить не всегда удавалось.
Крегг наблюдал, как Редар вертит осколок в руках.
– Это кусок их огненного колдовства. Называется «порох». И ничего волшебного в нем нет. Я сам видел, как его готовят. Мешают какой-то желтый порошок с сушеным пометом…
– В самом деле? С пометом?!
– Ну, точный состав мне вызнать не удалось: как я ни старался, они здорово хранят эту тайну. Но я много раз помогал соскребать какую-то белую слизь со стен отхожих ям. Запах был, я тебе скажу! Не все выдерживали, многие даже падали без чувств. Ладно, ладно! Не смотри так. Все по порядку расскажу. Кроме этой слизи, которую, кстати, потом надо высушить и истолочь, и желтого порошка, в порох добавляют золу. Но обычная, из нашего вон очага, – Крегг кивнул на чуть курящийся очаг с россыпью тлеющих красных огоньков (дожди пролились уже, ночью стало холодно, хоть и пустыня), – не подойдет. Жечь надо сердцевину дерева, да и то не любого. Вот за ним-то и приходят на Дельту корабли. Мне повезло: я столкнулся с ними, а не с охотничьей партией смертоносцев. Напросился помогать и целых четыре дождя жил у бомбардиров, пытался выведать секрет пороха.
– Чтобы уничтожить смертоносцев, да? Крегг помолчал, собираясь с мыслями:
– Как бы тебе сказать? Ну, да. Наверное… Я тогда молод был, чуть ли не в каждом неизвестном ремесле паучью погибель выискивал. Как порох действует, я впервые там же, на Дельте, и увидел. Деревьев мы нарубили преогромную кучу, руками не перетаскаешь. Решили плот соорудить. Знаешь, что такое плот? Нет? Вот и я не знал. Откуда нам, пустынникам, ведать всякие водные хитрости. После дождей играл когда-нибудь в шипы?
– Конечно. Меня… – голос Редара неожиданно поблек, сделался тусклым, – меня отец научил.
– Гм… да… извини, парень. Забыл я.
– Нет-нет, ничего. Ты рассказывай дальше.
– Знаешь, значит, – когда шип у колючки отломишь и бросишь в поток, то он не опустится на дно, а поплывет сам по себе – ни толкать, ни дуть на него не надо. Вот меня там и научили: любое дерево плавает. Даже самое большое. Да еще груз выдерживает. Из дерева все корабли сделаны. А плот – самый простой корабль. Нашли речушку пошире, что вливается в море недалеко от приставшего корабля, десяток стволов в человечий рост вместе скрепили, вот плот и готов.
Пустынник недоверчиво перебил:
– И что, этот плот и человека выдержит? – И не одного. Нас человек десять было, а плотов наделали три или четыре. Я, честно тебе скажу, до сих пор помню, как перетрусил тогда. Бревна мокрые, под ногами ходуном ходят, будто песок со склона дюны осыпается. Ничего, потом привык. Плыли довольно долго, день к закату клонился уже, когда препятствие неожиданное возникло. Река поперек перегорожена, несколько камней торчат прямо из воды, да еще буря с течением постарались – навалили вокруг вырванных с корнем деревьев. Воде-то что, она выход всегда найдет – а нам пришлось остановиться. Разбирать завал дело непростое, да и измучены мы были – едва с ног не падали. Вот и приказал старшой – имя его я сейчас и не упомню, какое-то двойное, там у всех такие, – порох использовать. Я сначала и не поверил даже. Притащили глинянку вроде той, что у нас для воды используется, нить протянули от горлышка, вроде паучьей, только потолще. Потом, смотрю я, старшой огнивом над концом нити чиркает, а мне говорят: отойди, мол, пустынник, сейчас рванет.
