Дженроза ничего не сказала. Ей не хотелось говорить о приготовлениях к войне.
– Ты нашла кого-нибудь, кто продолжил бы обучать тебя магии?
– Нет. Сейчас среди кланов нет Правдоречицы.
– Но у клана Белого Волка есть маги.
– Я не говорила об этом с Кориганой. – Она не сказала, что после последней их встречи ей вообще не хотелось разговаривать с Кориганой.
Они снова умолкли; потом Камаль спросил:
– Ты в последнее время говорила с Линаном?
– Нет. А ты?
– Нет. А следовало бы. Он должен знать, что мы… что ты и я…
– Любовники, – закончила она за него. Почему он заколебался? – Думаешь, это разумно?
– Что ты имеешь в виду?
– Как он это воспримет?
– Он наш принц. И имеет право знать.
– Нет у него такого права, – твердо заявила Дженроза. – Не припомню, чтобы в Кендре любовники докладывали о своих отношениях королеве. С какой стати нам делать это для Линана?
– Это не одно и то же.
– Потому что он интересовался мной?
– Нет. – Камаль сел.
Дженроза высвободилась из его объятий и глубоко вздохнула. Покой и уединение исчезли. С таким же успехом Линан мог стоять прямо перед ними.
– Потому что я обязан сделать это, – продолжал Камаль. – Я не понимал, как сильно он возмужал с тех пор, как отправился в изгнание, и из-за этого между нами возникла трещина. Я пытался скрыть от него важные сведения. Это было неправильно.
– Наша любовь друг к другу вовсе не государственное дело.
Это касается только нас.
– Он не только наш принц, – мягко проговорил Камаль и обнял ее за плечи.
– Да. Он тебе сын.
Она ожидала, что при этих словах он отпрянет от нее, но вместо этого Камаль еще теснее прижал ее к себе.
– Да. С тех самых пор, как умер его отец, он был мне сыном.
По ее спине словно провели холодным пальцем. Его слова прозвучали скорее как предостережение, а не откровение; Дженроза ощутила невольный страх и поспешила отодвинуть его подальше, в самую глубину сознания.
Закрыв глаза, она попыталась сделать вид, будто ничего не изменилось.
Коригана не могла уснуть. Будущее надвигалось, словно темная стена; она стояла на грани великой победы или страшной катастрофы – и не могла определить, чего именно. И сознание того, что это будущее она создала сама, придавало ситуации некоторую иронию, но ничего не меняло. С тех пор, как умер ее отец, она всегда боролась за укрепление своего трона, и когда несколько месяцев назад до нее дошла весточка из Суака Странников от Гудона, Коригана сразу поняла: у нее появился способ добиться этого. Спасение Гудоном жизни Пинана и то, что он привез его с собой на запад, было даром богов, и она использовала этот дар максимально действенно. Но вот цена…
Королева покачала головой. Теперь уже не было выбора. Она поставила свой народ под знамя Линана, и теперь они должны следовать туда, куда Линан поведет их. Еще большая ирония судьбы состояла в том, что она укрепила собственный трон, демонстративно подчинив его воле изгнанного принца. Коригана понимала, что если Линан проиграет, ее народ может пострадать от страшного возмездия со стороны Аривы; и все же, если Линан завоюет корону Гренды-Лир, его контроль над четтами грозит сделать ее собственную власть номинальной.
Если ей не удастся заставить события пойти по третьему пути – но вот тут-то и таилась наибольшая опасность. Это уже не было делом выбора; дело заключалось в решимости проскакать по краю пропасти, надеясь не сорваться в нее.
Она чувствовала себя намного старше своих двадцати двух лет.
Поеживающийся от холода одинокий часовой направил Эйджера к шатру Мофэст. Он окликнул ее, и входной полог быстро развязали. Он пригнулся и вошел в шатер.
– Спасибо, что согласилась увидеться со мной, – поблагодарил Эйджер. – Мне нужно с тобой поговорить о…
Когда его глаза привыкли к темноте, он сообразил, что Мофэст стоит перед ним совершенно нагая.
– …об этом… деле… с вождем…
Мофэст ничего не сказала. Она пыталась выглядеть расслабившейся, но он видел, что девушка напряжена, как натянутая тетива. Эйджер отвел взгляд.
– А тебе не холодно? – спросил он.
– Конечно, холодно, – раздраженно отозвалась она.
Эйджер потер нос.
– Тогда почему же ты не одета?
