Олио сообразил, что говорят о нем. Что же он наделал? Он потряс головой, пытаясь прояснить ее. Что-то воняло. Он отошел от двери, но запах переместился вместе с ним. Он опустил взгляд и посмотрел на себя, снова увидел ожог, а затем заметил пятна на рубашке и штанах. Он обмочился в штаны. И было также еще кое-что. Он чувствовал запах вина. Дешевого, загустевшего вина.
Он услышал как Эдейтор что-то сказал, но не разобрал слов и вернулся к двери.
– Закрыть приют! – Теперь говорил уже примас. – Я не могу этого сделать. Слишком много бедняков знает о его существовании, знают, что туда являются умирающие, но уходят полностью исцеленные.
– Тогда переместите его туда, где Олио не сможет его найти.
– Да как мы ему помешаем? Он же принц.
– Тогда с ним все время должен быть кто-то, кому мы доверяем.
– Кто?
– Охранник, священник, маг. Не знаю.
– Он этого не допустит.
– Допустит, – голос Эдейтора внезапно сделался твердым. – Допустит, или же мы и правда обратимся к Ариве. Он на все согласится, лишь бы мы этого не делали. Его до ужаса пугает мысль, что она может положить конец его целительству или даже заставит отдать ключ.
Какой-то миг оба собеседника не говорили ни слова, или, если и говорили, то Олио их не слышал. Шаги, идущие к нему. Он торопливо отступил от двери, наткнулся на постель и споткнулся. С глухим стуком сев на пол, он выбросил руки за спину, чтоб не упасть навзничь. Его правая ладонь опустилась на Ключ. Пораженный этим, он оглянулся, и одновременно распахнулась дверь. Он снова посмотрел в ту сторону и увидел мрачные лица глядящих на него примаса и прелата.
– Он слышал наш разговор, – констатировал Нортем.
– Но сколь долго?
– Думаю, п-почти весь, – признался Олио, голос которого мало отличался от хриплого шепота.
– Что сегодня произошло? – потребовал объяснений Нортем.
– Я… я не знаю. Д-должно быть, я пил.
– Ты нарушил слово, – печально промолвил Эдейтор. – Не думал, что ты когда-нибудь сделаешь такое.
– Я не хотел, – слабо произнес Олио и отвернул от них лицо.
– Мы собираемся прекратить исцеления, – сказал Нортем.
– Знаю.
Он поднял Ключ и надел цепь на шею. Теперь тот холодил ему кожу.
– Он тебя обжег, – Нортем показал на грудь принца. – Ты знаешь, почему он это сделал? – спросил он у прелата.
Эдейтор покачал головой.
– Никто по-настоящему не знает и не понимает всей степени сил Ключа. Им явно никогда не предназначалось быть используемыми так часто, как использовался этот с тех пор, как им владеет его высочество.
На глазах у Олио снова выступили слезы.
– Но те дети… Я не мог дать им умереть.
– Они будут умирать, как всегда умирали дети в этом городе, – заявил ему Нортем. – Как всегда умирали они во всех городах в Гренде-Лир.
– Пусть приют действует и дальше, – взмолился Олио. – Я буду обходить его стороной, но смогу по-прежнему поддерживать его. Это спасет некоторых больных.
Нортем задумчиво опустил голову.
– Отлично, – согласился наконец он. – Но как только я услышу, что вы пользовались Ключом или снова начали пить – сразу закрою-таки его… навсегда.
Олио как будто весь съежился. Нортему и Эдейтору он сам показался в тот миг таким же потерявшимся ребенком, покинутым и испуганным.
Травянистую степь вокруг Верхнего Суака покрыл тонкий слой снега. Скот лизал снег, не нуждаясь в водопое, а потом ел покрытую им пожелтевшую траву. Дыхание скота наполняло неглубокую долину облаками пара. А надо всем этим сияло солнце – далекое и слабое, но желанное зрелище в холодном, пустом голубом небе.
Линан сидел в седле, пытаясь не улыбаться во весь рот, глядя на силу и богатство объединенных кланов.
«Я принадлежу к ним», – подумал он.
Прошло уже немало времени с тех пор, как он в последний раз почувствовал нечеловеческую ярость и жажду, которые посетили его осенью, и с тех пор, как видел какие-либо кошмары о Силоне и ее лесе; и теперь, когда температура снизилась, он мог наслаждаться днем. В первый раз с тех пор, как ему пришлось бежать в Суак Странников, он почувствовал себя цельным и полностью самостоятельным.
С уколом вины он вспомнил, как обращался с Камалем, но это напомнило ему, что он стал также совершенно независимым. Теперь он сам принимал решения, которые влияли на его будущее. Линан понимал, что повзрослел, и гордился этим.
