Сорочка ни на чем не повисла, князь полоснул по ней когтями, кромсая, стянул башмаки.
Тело у него было красивое, но как будто неживое, не как у покойника, а вроде торса мраморной статуи в фонтане.
— Во славу… — бормотал он, будто забыв когда-то накрепко заученное. — Не будет им от меня отныне почета! Во славу меня!
Я отвернулась, потому что штаны нав снял, а на то, что под ними, приличная девушка смотреть не должна.
— Мы с тобою, блаженная, таких дел наворотим! Какая в тебе сила, Серафима! Но и не только она. Хитрость, ловкость, изворотливость, удача. И мне с тобой повезло. То, что ты для погружения в тонкий мир мою силу черпала, связало нас накрепко, от того и я в силу вошел.
Слово «вошел» мне вообще не понравилось, но прозвучало оно отдаленно, поэтому я открыла один глаз и посмотрела на мраморные навьи ягодицы. Сам он стоял у стены под низко свисающим коконом и кромсал его когтями. Белая паутина пропиталась блестящей черной жижей, эту жижу князь собирал в золоченый кубок.
— Именно такая мне и нужна, — говорил он, не оборачиваясь. — Хозяйка, госпожа, королева. Без матки гнездо не живет, так существует. Теперь же наше гнездо на такие вершины покусится…
Князь начал поворачиваться, я зажмурилась. Интересно, если я сейчас себе язык откушу, помру только здесь или в яви тоже?
— Мы связаны, — хохотнул нав глумливо. — Я слышу все твои мысли.
— Тогда почему я твоих не слышу? — От возмущения я открыла глаза и встретила его черный неживой взгляд.
— Таинство перенесет сюда твое маленькое тело, Серафима. И даже если оно при этом окажется без языка, — он лизнул свои губы, — тем лучше, болтливые женщины отвратительны.
Не живой? Просто темный, но черноту тоже можно разложить на тысячу оттенков.
Я прыгнула во тьму, как уже проделывала с пламенем Эльдара, услышала мысли одинокой древней твари, постигла его планы, мелкие и древности недостойные, его страхи, его мечты.
— Не смей!
Щеку ожгло ударом, рот наполнился соленым вкусом моей крови. Однако часто вы, барышня Абызова, последнее время по мордасам получаете.
— Ягнус, — протянула я глумливо, — и имя у тебя преотвратное. Я-агну-у-с…
Нав захлопал ресницами, отшатнулся, потом, будто справившись со страхом, отпил из кубка черную навью кровь.
— Шелковая будешь, моя…
Он схватил меня за волосы, кубок наклонялся над моим лицом, готовясь пролиться струей в рот. Я сжала губы, понимая уже, что попытки напрасны.
Сбоку раздался звук, будто от свалившегося на пол тела. Мы повернулись посмотреть, грязный кокон, не удержавшись, упал с высоты. Крошечная отсрочка, убедившись, что опасности нет, Ягнус…
Бах! Кубок отлетел, стукнулся о стену, разбрызгивая черные капли. Жах! Нав поднял руку, на которой болтался лишь отрезок веревки. Бум! Он упал на спину, потешно вскинув ноги. Жах! Мои путы разлетелись лоскутами.
— Иван?
Зорин на меня не смотрел, он орудовал мечом, отбивая атаки вскочившего на ноги нава. У того появились клинки или в них превратились чудовищные когти.
Сев на камне, я прикрылась своим платьем. Смотреть на сражение было отчаянно стыдно. Клинки-то он себе наколдовал, а вот одежду — не удосужился. Поэтому, отвернувшись, я принялась снимать с себя оставшиеся в волосах паутинки.
Нав торжествующе вскрикнул, заставив меня похолодеть. Он теснил Зорина к стене, тот пошатнулся. Князь подпрыгнул, рубанул ближайший кокон. Из паутинной кожицы на пол выпала многорукая тварь.
— Иван!
Но «многоручка» в бой не ринулась, по-паучьи перебирая конечностями, она ползла по стене, один за одним сбрасывая вниз коконы. Те раскрывались, и их обитатели, страшные, безмолвные, не похожие на людей, рядами наступали на чародея.
Зорин прижался спиной к стене, отбил первую атаку, другую, но поверженным на смену устремлялись все новые чудовища.
— Мы еще не закончили, — интимно шепнул Ягнус, появляясь рядом. — Продолжим? Зрители нам не помешают.
Он потянулся к моему лицу рукой, с которой капала черная кровь.
— Серафима, — истошно заорала я, разводя руки, — жги!
Тряпочки мои упали, но это было все равно, потому что сгорели бы они в любом случае. Огненный тайфун пронесся по пещере, коконы вспыхивали, в мгновение догорая, огонь лизал меловые стены, будто не насытившись, твари горели с треском и шипением, от их тел поднимался черный дым.
