— Господина Зорина орденом наградили? — спросила я без улыбки. — За верную и безупречную… Прости, дальше дочитать не успела.
— Так точно, — счастливо ответила Натали. — Иван скромничает, говорит, что тогда всех подряд к этой награде представили, но я такую гордость испытываю…
Глазки ее увлажнились, кузина принялась обмахиваться заметкой, будто веером.
Кажется, я скрипнула зубами.
— Ах, Фимочка, — щебет продолжался, — не думала, не гадала, что и на моей улице праздник будет. Тебе-то, милая, наши отношения могут казаться мелкими и неинтересными в сравнении с твоею историей, но для нас это чудо! Впервые за всю свою жизнь я ощутила себя за каменной стеной, почувствовала любимой и желанной.
— Ну-ну, — раздалось от двери недовольное ворчание. — Посмотрим, сестрица, крепка ли твоя стена или при первой же непогоде размоется.
Аркадий Наумович вошел, поправляя рукава своего мундира.
— Серафима, здравствуй. Давайте обедать, барышни, после мне обратно в контору вернуться надлежит.
— Бонжур, кузен, — обрадовалась я. — Будь любезен мне адрес своего портного сообщить, мне мундир заказать требуется.
Бобынин сообщил и пустился в рассуждения о тонкостях кроя и качестве сукна. Тема любви и браков, к счастью, более не поднималась.
Вскоре лакей пригласил нас к столу. Аппетита отчего-то не было, что позволило кузине сызнова попенять меня вредными перекусами.
— Акулину не обижай, — велел мне Аркадий. — Откушай, а то худа больно стала.
Он с усилием отвел взгляд от моей груди.
Неужели Аркаша до сей поры мыслей своих на мой счет не оставил? Была у нас стычка, давно была. Прижал меня однажды братец к перильцам, отроковицу четырнадцати лет, дыхнул в нос перегаром да принялся юбку задирать. Синяков еще наставил преизрядно. Маняша меня тогда спасла, схватила напольную вазу с межэтажного проема, да и опустила на барскую голову.
Он после извинялся, умолял батюшке не жаловаться. Я и простила. А нянька потом слышала, как он приятелям в гостиной говорил, что я сама перед ним хвостом крутила, блудница загорская.
Я прикрыла грудь салфеткой и принялась откушивать. Акулина действительно кухарка каких мало. И одна же у плиты хозяйничает, без поварят, а все успевает. И суп наваристый с крендельками, и нежнейшую телятину на вторую перемену, и десерт — яблочный штрудель по швабскому рецепту.
На штруделе меня стало клонить ко сну. Осоловевшим взглядом я посмотрела на часы. Если сызнова на боковую отправлюсь, на дрему у меня меньше часа останется. С Евангелиной Романовной на половину седьмого уговаривались.
— Ты в контору на извозчике поедешь? — спросила я Аркадия. — Позволишь компанию составить?
— К портному тебя завезти?
— Было бы чудесно! Обожди, я мигом переоденусь.
Отложив салфетку, я побежала к себе, не забыв, впрочем, заглянуть на кухню с комплиментами Акулине.
Марты поднялись при моем появлении с козетки.
— Что вам в своей комнате не сидится? — спросила я, передвигая плечики с платьями.
— На первом этаже? — вопросили девицы в ответ. — От Натальи Наумовны в близости?
Они споро меня переодели и даже причесали, плотно заколов шпильками непослушные прядки. Я прошлась, стуча каблуками, проверяя удобство шнуровки высоких ботильонов.
— Шубку какую?
— В прихожей надену, две перемены шуб в день даже для барышни Абызовой чересчур.
— А как же собаченька, ее с собой не возьмете?
Собаченька их пугала. Судя по количеству пустых мисок, которые не успели еще вернуться на кухню, былинным аппетитом в том числе. О чудесном превращении Гавра я горничным не сообщала, рассудив, что нечего девицам еще и чародействами голову забивать.
— Придется брать, — сообщила обрадованным Мартам. — Корзинку подайте, в ней понесу.
— Которую?
— В которой рукоделие. Нитки с иголками долой да шалью дно прикройте для мягкости.
Я спустилась к Аркадию Наумовичу эдакой Машенькой. Не садись на пенек, не ешь пирожок.
— Кузина, — Бобынин самолично подал мне шубу, — все хорошеешь.
Мне показалось, что руки его дольше необходимого задержались у моих плеч. Гаврюша решил так же, зарычал из корзинки, которую, пока я одевалась, держал лакей.
— Ав-р, ав-р, авр-р!
