С первого дня возвращения меня преследует неодолимая тяга к одиночеству. Однажды жена рассказала мне, как во время очередного авиационного налета на Токио наш дом загорелся и ей чудом удалось спастись. В ответ я пробормотал обычные слова сочувствия. К своему изумлению, я поймал себя на мысли о том, что было бы гораздо лучше, если бы она погибла в тот день.
Мне не хотелось постоянно скрывать, подавлять подлинные мысли и эмоции. Через пять лет после возвращения я возобновил ритуал, предшествующий принятию пищи, опять стал отвешивать поклоны и просить прощения, часто вообще отказывался от еды, не находил в своем поведении ничего странного и не собирался что-либо менять. Моя левая рука, как и прежде, стала хватать правую – с этим я тоже не мог справиться. Неодолимая сила воздействовала на меня извне, возможно, это был Бог. В любом случае, если бы не внешнее принуждение, я бы никогда не возродил свои старые привычки.
Однажды в мае я посетил психиатрическую больницу. Передо мной стояло здание, окруженное японскими дубами. Нежные зеленые листочки напомнили мне сочную зелень филиппинских холмов. И я вдруг понял, что попал в нужное место, и пожалел, что не обнаружил его раньше. Потом я решил стать пациентом этого заведения. Через некоторое время тяжелые двери лечебницы распахнулись передо мной, и я переступил порог. Жена осталась снаружи. В ее глазах блестели слезы. Я знал, что разбил ей сердце. Но какое мне было дело до разбитого сердца, мне, человеку, который отнимал жизни?
Кроме того, я знал, что сердце жены – всего лишь часть ее существа. Мы распадаемся на множество частей. Я, сумасшедший, убедился в этом на собственном опыте. Каждый человек расщеплен на отдельные части и частицы. Как же тогда в действительности между людьми может существовать любовь, любовь между мужем и женой или родителем и ребенком?
Теперь мне хочется, чтобы все было по-моему. Чтобы заставить меня отказаться от своих желаний, надо действовать, как офицер в филиппинских горах: необходимо навязать мне что-то прежде, чем я сам этого захочу. Мои потребности чрезвычайно просты. Их следует предвосхищать, угадывать заранее, еще до того, как я осознаю их. С другой стороны, никто не сумеет заставить меня сделать что-то против моей воли.
Странно: в том существовании, что я влачил, вернувшись в Японию, мне постоянно приходилось делать только то, что мне делать вовсе не хотелось.
Газеты, которые по утрам и вечерам проникают даже в мою тайную обитель, пытаются втянуть меня туда, куда я стремлюсь меньше всего на свете, то есть в очередную войну. Боевые действия приносят выгоду лишь небольшой кучке людей, руководящих ими. Но не об этих благородных умах речь. Меня поражают другие мужчины и женщины, которые жаждут, чтобы их вновь одурачили, ввели в заблуждение. Возможно, понимание к ним придет только в том случае, если они сами, на своей шкуре испытают то, что пережил, например, я в филиппинских горах. Только тогда у них откроются глаза.
Я не должен давать волю своим страхам. В конце концов, газетные статьи и репортажи – это всего лишь предвестники грядущих событий. Отдельные внешние сигналы обычно производят на человека мимолетное впечатление и вскоре забываются. Закодированные послания внедряются в наше сознание только тогда, когда возникают постоянно или периодически. Почему я так боялся костров на острове Лейте? Меня пугала систематичность их появления и количество. Если сейчас воду мутят специалисты в области средств массовой информации, умеющие ловко манипулировать общественным мнением, то я их ненавижу!
Революционеры мечтают свергнуть существующий режим. Но они следуют какому-то бестолковому курсу и вместо того, чтобы сплотиться в борьбе за прекрасное будущее, занимаются пустыми спорами и мелочными склоками. Пусть не рассчитывают на то, что я, как жалкий винтик, буду на баррикадах рисковать жизнью во имя осуществления их планов! Ни один умник не заставит меня плясать под свою дудку и никогда не загонит на поле брани! Никто никогда не принудит меня делать то, что мне ненавистно!…
