Заглатывая этот кроличий рацион, я пытаюсь воспользоваться перерывом и добиться еще кое-каких ответов.
— Ты сказала мне, как зовут мою маму и что она жива. А отец? Он тоже жив? Что он делает?
Эко доедает последний рисовый шарик. Встает.
— Сейчас не время об этом разговаривать.
— Почему?
— Потому что ты должен освободить сознание от всех тревог и вопросов.
— Так ничего же не останется, — острю я.
— Вот именно, — кивает она. — Это нам и нужно.
13.00. Дзен вверх ногами.
— Сначала надо сесть вот так, — говорит Эко. Она завязывает ноги таким узлом, что от него цирковой гимнаст побежал бы глотать аспирин. Потом изгибается и встает на голову.
— Ну и шуточки у тебя! Я так не могу!
— Попробуй, — отвечает она.
Я едва не вывихиваю себе практически все суставы.
— Хорошо, теперь сядь и освободи сознание.
Сижу — неподвижно и тихо.
Оказалось, что освободить сознание — очень трудная задачка. Все равно что заставить себя заснуть. Преднамеренная попытка это сделать превращает все предприятие в практически неосуществимую затею.
Не думай о еде. Но хороший бифштекс и печеная картофелина были бы сейчас очень кстати.
Не думай о сексе. Вот интересно, успела ли уже Пи-Джей найти себе другого парня? Прошлым летом на пляже она выглядела что надо.
Взгляд украдкой в сторону Эко. На ней бикини. Глаза полузакрыты. Сознание, несомненно, абсолютно свободно. Эротики в ней — как в стиральной машине.
Ой. Открыла глаза. Неужели подслушала?
— Надо постараться, — говорит она. — Сядь прямо. Руки на колени ладонями вверх. Дыши поверхностно. Сосредоточься на какой-нибудь очень простой задаче.
— Например?
Она чертит на песке линию.
— Изогни ее — передвигай по одной песчинке.
— Опять шуточки? Так никто не может!
— Я могу, — отвечает она.
— Я не такой, как ты. Я не могу делать того, что ты делаешь.
Оп-па! Эко ни с того ни с сего улыбается. Впервые. Сарказм и остроты на нее не действовали — а это почему-то подействовало.
— Ты настолько талантливее меня… — говорит она.
Улыбка у нее неожиданно милая. Но длится недолго.
17.00. Учимся летать.
Углубление между двумя дюнами. Поднялся вечерний ветерок. Эко заставляет меня бегать, раскинув руки в стороны. Ветер бросает мне в лицо песок.
Она сидит на камне и смотрит.
— Почувствуй ветер. Пусть он тебя захватит. Рули всем телом. Ногами, торсом.
Несколько минут я стараюсь как могу. Ощущение идиотское.
— Хватит, Эко. Я не птица, так что перестань надо мной издеваться.
Она слезает с камня.
— Я тебя учу самому прекрасному, что только есть в жизни. Давай, делай как я.
Раскидывает руки. Бежит по естественной аэродинамической трубе. До странности напоминает птицу. Такой я увидел ее тогда, в сарае, когда она планировала на пол в черном плаще ниндзя.
— Давай, Джек, — зовет она. — Летим со мной.
Мне еще ни одна девушка такого не говорила.
Так что я пытаюсь полететь вместе с ней.
20.00. Ужин.
Тушеные баклажаны. Мисочка риса. Ягоды.
21.00. Отбой.
Перед тем как лечь в постель, я вспоминаю давешний кошмар и выглядываю в окно. Никакого лика смерти во тьме не таится.
Ой, нет! На крыше сидит какое-то чудовище!
Нет, не горгулья.[15] Это Эко. Смотрит на звезды над болотом. Вид у нее грустный-грустный.
Подавляю в себе желание ее окликнуть. Или сесть рядом с ней. Джек, она тебе не друг. Она вся в себе. А в сарае вышибала из тебя дух почем зря. И сейчас тренирует тебя без всякой жалости. По-моему, ей на меня наплевать. А может, она и не умеет никому сочувствовать. Может, ей нечем.
Выполняй ее приказы. Учись у нее. Но не подходи слишком близко.
Падаю в постель. Голодный. Усталый. Все болит. Не знаю, на сколько таких деньков меня хватит. А главное — зачем все это?
Я никогда не научусь бегать в темноте.
Никогда не смогу передвигать песчинки силой мысли.
И, черт подери, уж точно не научусь летать.
