Отсюда понятна и неприязнь Ленина к интеллигенции, граничащая с ненавистью, почти полным ее отрицанием и «отмежеванием от всего мозга страны». Еще бы, она в подавляющем большинстве отвергла утопически-погромный эксперимент, причем задолго до революции. Сомнений же вождь не прощал, для себя исключал их начисто. И, жестоко презирая образованную Россию, он создал все условия для заполнения ее места в обществе выходцами из самых черных, не помнящих родства низов — необозримое пространство полуграмотных, грубых и ограниченных шариковых, стадность в мышлении и поведении которых превзойдет все мыслимое до сей поры. Они укрепятся в науке, искусстве, армии, производстве, школе… Страна отдана им на откуп, это их время. Все подлинно интеллигентное, культурное они сразу брали звериным нюхом и подводили под уничтожение, метили клеймами, травили… Сечь надо, сечь «за футуризм». Как же они боготворили вождя, опрокинувшего мир им под сапоги и галоши! Пожили, «тапереча» наше время!..
Им и не к чему были партийные «указивки». Они сами день за днем выпалывали безбрежное людское поле России: ни росточка самостоятельной мысли. Шаблоны они знали отлично — и прикидывать на «свой — чужой» не след. И впереди всех шагали чекисты, эти оборотни марксизма, его крысиное воинство. Это они открытый бой на свету и солнце заменили на бойню в подвалах. И вывалились оттуда… прокисшие от слез и крови, не своих, конечно. Так и замирили Россию. У седла — собачья башка, за кобылой или конем — помело… И гармошка, присядка, ордер, орден и опять ордер (само собой, на жилплощадь)… Эпоха!
Догмы ленинизма предполагали разрыв связей прошлого с настоящим, что благополучно и свершилось в полном соответствии с планами новых господ. Номенклатурная Россия приучала народ к своей упряжи.
За что же все-таки тебе такая судьбина, Россия?..
В эти десятилетия интеллект нации претерпевает заметные изменения. Следует резкий спад его, притупление, а с ними и захирение культуры, размывание нравственных основ бытия. Отчетливо проглядывает ослабление народа — и физическое, и духовное, и культурное. Это не случайный итог. Главный Октябрьский Вождь сознательно упрощал жизнь, отодвигая интеллигенцию, а вместе с нею и критический разум, растворяя интеллигенцию в других социальных группах, организуя ставку на культуру как нечто прикладное, подсобное, служащее, скажем, умению читать газету и, конечно же, политучебники, брошюры с очередными задачами строительства социализма, что неизбежно скажется на увеличении объема и производительности труда. Для него культура не вещь в себе, не великое и самостоятельное, что формирует нацию, народ. В этом он, сам книжный человек с головы до пят, обнаруживает удивительную узость, даже какой-то провал в самой деятельности ума. Читая его, порой кажется, что имеешь дело с недоучкой, лишенным систематического образования. Разумеется, это совсем не так. Просто у него нет желания скрывать подлинное отношение к культуре, а следовательно, и интеллигенции (помните его об искусстве: «…мы его — дзык, дзык! — вырежем за ненужностью…» — и это вождь ско-роговорит о культуре, вождь державы, глашатай будущего!).
Все, что случилось, заложено в учении. За чем пошли, то и получили. И пуще всего для подобного «хождения» годились темные слои населения (народ может выступать и как население — это тоже новая социальная категория). На их и без того сумеречное сознание ленинизм наложился особо прочной цементирующей массой — монолит, ничем не прошибешь. На что-либо другое ум уже оказывался органически неспособным и не приспособленным — только следовать догмам и предначертаниям, а главное — ненавидеть и презирать все вне себя… «Отмежевание от всего мозга страны» — только так и жили!
Однако доктрину большевизма — крупица за крупицей — создавала образованная Россия, во всяком случае, та часть ее, которая бесспорно принадлежит просвещенной России (Плеханов, Ленин…). И, соединив в учение, она всеми доступными средствами обрушила его на народ, дабы завоевать его. И это завоевание состоялось. Тут заслуга «интеллигенции» тоже неоспорима.
