– Трахенберги обладали тогда большим состоянием, равнявшимся полумиллиону. Они, кажется, всегда отличались бережливостью и уменьем жить, и мой дорогой отец оставался верен этим добродетелям до сорокового года своей жизни, когда он женился… Я работала вместе с чиновниками, чтобы пролить свет на этот хаос, а поэтому знаю, что отец обеднел только вследствие своей безграничной уступчивости.
– Бессовестная! – закричала графиня, и приподнятая рука ее невольно сжалась в кулак, но в ту же минуту с презрительным жестом опустилась. – Ты всегда защищаешь твоих Трахенбергов; у меня с тобой ничего нет общего, кроме того, что я должна была дать тебе жизнь. Ты в этом еще больше убедишься, когда посмотришь на всех своих предков, собранных в портретной галерее, где рыжеволосые обезьяны покрывают стены сверху донизу! Недаром я плакала и проклинала судьбу, когда тридцать лет тому назад положили мне на колени новорожденное чудовище, живую Трахенберг!
– Мама! – воскликнула Лиана.
– Успокойся, успокойся, дитя! – уговаривала ее, кротко улыбаясь дрожащими губами, сестра. Она свернула свое вышивание и поднялась с места. Обе сестры были одинакового роста, стройные, как сильфиды, с благородными красивыми руками и ногами, гибкой талией и детски неразвитым бюстом.
В то время как мать гневно бросила на стол футляр с ожерельем, Ульрика не спеша развернула шелковую материю. Необыкновенно плотная, она скорей походила на парчу времен наших прабабушек, и такая тяжелая, что выскользнула из ее рук и, шурша и шипя, упала на паркет. Бросив испуганный взгляд на драгоценную ткань, Лиана отвернулась, устремила свои взоры в сад и стала всматриваться в даль так пристально, как будто поставила себе задачу пересчитать золотистые брызги отдаленного фонтана, сверкавшие на солнце подобно алмазам.
– Ты будешь величественной невестой, Лиана… Ах, если б отец мог видеть тебя! – воскликнула Ульрика.
– Рауль издевается над нами, – прошептала глубоко оскорбленная девушка.
– Он издевается над нами? – переспросила графиня, от тонкого слуха которой не ускользнули слова дочери. – В уме ли ты? Не будешь ли ты так любезна объяснить мне, каким образом может он издеваться над Трахенбергами?
Лиана молча указала на полинявшую материю старомодной мебели, возле которой лежало роскошное подвенечное платье.
– Можно ли вообразить себе более поразительный контраст, мама? Разве это не бестактно, не унизительно перед лицом бедности? – возразила она, стараясь преодолеть страх, внушаемый ей матерью.
Графиня Трахенберг всплеснула руками:
– Боже мой! И это я, я произвела на свет такие пустые головы с плебейскими воззрениями, которые мерят свое высокое положение на аршин торгаша?.. Унизительно! И это говорит графиня Трахенберг!.. Ты снисходишь до Майнау, делая эту партию… Пойми ты это!.. Неужели я должна напоминать тебе, что твоя мать происходит по прямой линии от польских королей, а твои предки со стороны отца еще до крестовых походов были владетельными князьями?.. И если бы Рауль поверг к твоим ногам сокровища всего мира, то и тогда он не оплатил бы знатности твоего безупречного рода… Он не насчитает и десяти поколений предков, и ты, выходя за него, скорее делаешь mesalliance. Если бы мне не была невыносима мысль, что у меня дома торчат две незамужние дочери, то я никогда не согласилась бы на его предложение. Он и сам хорошо это знает, в противном случае он не взял бы тебя так необдуманно.
Молодая девушка стояла неподвижно, опустив сложенные руки. Красновато-золотистые волосы ее падали теперь и на грудь, почти скрывая ее профиль, между тем как сестра ее молча, скорыми шагами ходила взад и вперед по залу.
В эту минуту дверь, выходившая в коридор, осторожно отворилась, и в ней показалась старая кормилица, исправлявшая теперь должность кухарки.
– Осмелюсь доложить вашему сиятельству, – сказала она почтительным, тихим голосом, – почтальон еще тут, он не хочет больше ждать.
– Ах да! Я совсем забыла о нем. Ну, пусть он еще подождет, пока я выйду к нему. Дай ему чашку кофе в кухне, Лена!
Служанка ушла, а графиня вынула из кармана записку.
