Заливаясь горькими слезами, обняла Ульрика сестру и прижала ее к своему сердцу.
– Бога ради, не раздражайся так, Рауль! – просила струсившая графиня. – Ты совершенно не понял меня. Кто и говорит о сентиментальностях? Уж я, конечно, менее всех думаю о них… Я только просила твоего снисхождения к ней. Ты сегодня сам видел, до чего может дойти эта «вечно женственная натура» – сыграть такую шутку со своим подвенечным нарядом.
– Оставьте это, тетушка: в этом случае Юлиана могла действовать, как ей было угодно. Пусть и всегда так поступает, если только будет уметь применяться к обстоятельствам…
– За это я ручаюсь… Боже, невыразимо грустно признаться, но Магнус – колпак, человек без всякой энергии, нуль, и именно те качества, которые я в нем презираю, украшают его сестру. Лиана необыкновенно простодушное дитя, и, когда Ульрика, этот злой гений моей семьи, не будет иметь на нее влияния, ты можешь вертеть ею как захочешь.
– Мама очень быстра в своем приговоре, – сказала с горечью Лиана, когда шаги внизу мало-помалу затихли. – Она ни разу не потрудилась вникнуть в мою духовную жизнь – мы выросли на руках чужих людей… Но о чем ты плачешь, Ульрика? Мы не имеем права бросить камнем в этого бездушного эгоиста. Разве я спрашивала свое сердце, когда отдавала ему руку? Я сказала «да» из страха перед мамой.
– И из любви ко мне и Магнусу, – добавила Ульрика еле слышно, как бы изнемогая от отчаяния. – Мы употребили все усилия, чтобы уговорить тебя; мы хотели спасти тебя от ада домашней жизни, не сомневаясь ни одной минуты, что тебя должны полюбить везде, куда бы ни забросила тебя судьба, а теперь, к несчастию, я вижу, что в любви тебе будет отказано. Ты, такая молодая…
– Молодая?.. Ульрика, мне в будущем месяце минет двадцать один год; мы много горя пережили вместе, и я далеко не дитя по опыту, уже научилась правильно смотреть на жизнь… Не беспокойся обо мне, я не хочу любви Майнау и настолько горда, что не оставлю его в заблуждении на этот счет. Мой институтский аттестат, свидетельствующий о моих познаниях, особенно о моем знании языков, придает мне мужества; сегодня не баронесса Майнау переезжает в Шенверт, а только воспитательница маленького Лео. Мне предстоит благородная деятельность, и, может быть, я буду иметь возможность сделать доброе дело, большего я ничего в жизни не желаю… Простимся теперь, Ульрика, оставайся здесь у отца, а мне приходится покинуть его дом!
Она несколько раз обняла сестру и, вырвавшись из ее объятий, побежала вдоль галереи в комнату матери; там у окна стоял Магнус и смотрел на подъехавшую к крыльцу карету.
В это время графиня проходила по двору замка с Майнау, Рюдигером и пастором. Хорошо, что она не могла видеть, как ее сын, «колпак», «человек без всякой энергии», с горькими слезами обнимал сестру. В какой гнев привело бы ее это раздирающее душу прощание, которое так мало соответствовало его положению.
Опустив вуаль, Лиана твердыми шагами сошла с лестницы.
– Ступай с Богом, и да сопутствует тебе мое благословение, дитя мое! – сказала графиня с театральным жестом и коснулась рукой до головы дочери, потом приподняла вуаль и запечатлела на лбу ее холодный поцелуй.
Через несколько минут карета уже катилась по шоссе, ведущему к ближайшей станции железной дороги.
После четырехчасового пути путешественники приехали в столицу. Тут молодой женщине представилась новая жизнь во всем своем обаянии. Для переезда в Шенверт, находившийся от столицы на расстоянии одного часа пути, был выслан необыкновенно изящный и роскошный экипаж, мягкие подушки которого, обитые белым атласом, как бы предназначались лелеять избалованную роскошью красавицу; а Лиана в своем простом сером дорожном платье скорее походила на дочь какого-нибудь угольщика, которую сказочный принц похитил в лесу, чтобы перевезти в свой замок.
В то время когда Рюдигер садился рядом с Лианой, Майнау вскочил на козлы и взял вожжи. Он сидел с гордой небрежностью, а управляемые им лошади бешено неслись по широкому гладкому шоссе, прорезывавшему насквозь часть парка… Там, далее, виднелся пруд, и над рыбачьей деревней вилась целая вереница белых голубей… Всюду было тихо и безлюдно. Но вот дорога свернула в самую чащу леса, и только кое-где сквозь густую листву мелькал освещенный ярким солнцем красивый пейзаж. Вдруг шагах в пятидесяти от них выехала из чащи на шоссе амазонка – казалось, она поджидала летевший навстречу экипаж.
