– Молчи, Акимка, пока не переломлена спинка. Сними малахай лучше.
– Это ты верно, Савва. Весна на носу. Одевай, Аким, косынку, что у бомжар отобрали. Вишь? Как на этой картинке. – Игнатий пошевелил носком сапога лежащий на земле журнал. – А малахай в мешок спрячь… Ну, с Богом, братия! Покуда народцу маловато, глядишь, до Дворца царского добежим. Он от расселины недалече. Там в подземельях схоронимся. А дальше одежонку справную достанем – и айда на Пресню. Там скворец, там! На пресненских прудах, скорей всего, обретается. Это уж в последнюю минуту Ванька Тревога под пыткой показал!..
Утренний, снежный туман лег гуще, плотней. Крестясь, поднялись по крепкой, лакованой, полыхнувшей над снегами янтарем новенькой лесенке.
Через короткое время разыскники Тайной экспедиции при Правительствующем Сенате меж дубов музея-заповедника затерялись.
Осанна Осиповна была дама вальяжная, но вперекор вальяжности и острой гордости – страшно любопытная. Ей было интересно узнавать про посторонних мужчин дурное, чтобы потом без устали руководить ими. К дородной Осанне тянулись мужичонки незаметные, даже плюгавые. И сама она к таким плюгавеньким сердцем прирастала сильней. Когда-то давно, случайно опустив в своем имечке букву «к», Осанна и вести себя стала созвучно имени: ежеминутно вскидывала глаза к потолку, гремела басом.
– Принесли?
– А то!
– Развязывай.
Старший Мазлов, радостно поплескав себя ладонью по черепу, наклонился к мешку. Мешок резко вскрикнул:
– Петушар-ры! Ур-роды!
– Ах ты, змей пернастый! – Младший Мазлов, тоже лысостриженый, но зато с черными густыми волосами, торчащими из ушей и ноздрей, решил скворца за дерзость проучить, схватил со стола вилку.
– А ну, кыш оба отседа!
Два веских подзатыльника быстро успокоили братьев.
Разобравшись с Мазловыми, Осанна Осиповна уже меньше чем через час сидела все в той же гостиной, пила чай с бергамотом. По столу мимо ее чашки и мимо блюдца (туда-обратно, туда-обратно), задрав голову и заложив крылья, как те руки за распрямленную спинку, ходил скворец.
На одни вопросы скворец не отвечал, на другие отвечал, но как-то заковыристо. От таинственности птичьих слов у Осиповны захватило дух:
– Себе тебя, что ль, оставить? Так дорог ты больно. Ладно, покумекаю. А тогда ты вот что, скворушка, мне вдруг скажи: как жизнь моя в дальнейшем сложится? Не таи, скворушка, ответь, – мягко увещевала Осанна.
– Ур-рки, все ур-рки, – звонко щелкал клювом у Осанны над ухом скворец, – петуш-шары, в кон-нце кон-нцов!
– Твоя правда, скворушка, ну просто спасу нет, какие уркаганы вокруг. А ты сам-то кто будешь?
– Кр-рутой я, кр-рутой…
* * *
Володя Человеев прочитал в поисковиках про Офирское царство и пригорюнился. Но потом снова взбодрился. Сказано про Офир было мало, но сказано трепетно. Тут же захотелось скинуть лаковые штиблеты, зашвырнуть их далеко-далеко за Битцевский лес, срочно обуть лапоточки, сдернуть с крюка не крохотную сумку-«пидораску» – подхватить тяжелую котомку и, выйдя за МКАД, громко пригласить в сотоварищи какого-нибудь серого волка на японской «Хонде».
И хотя призрачное Офирское царство ни с какого боку к сегодняшнему дню прилепить было нельзя, сделать это Володе захотелось нестерпимо.
Вот только московская богема, приобретшая в последние годы внятно-паразитический оттенок и пряный устричный вкус, звала, не отпускала его!
Звал ресторан «Метрополь», с хрустом всасывал исторический отель «Советский», выл и пиликал в ушах грубо водвинутый в этот же отель ресторан «Яръ», ночной клуб «Григорий Распутин» манил неотступно.
Но в тот вечер, отринув приманки, Володя остался дома, стал по крохам выискивать в личной библиотеке все, что еще можно было найти про Офир и Офирское царство.
– «Сделаю то, что люди будут дороже чистого золота, и мужи – дороже злата офирского…» – увлеченно читал Володя.
Правда, дойдя до слов про золото, Человеев усомнился. Где это слыхано, чтоб человек был дороже благородного металла? Нынешний человек – пыль, грязь и скотские помыслы, ложное оппозиционерство и ни на грамм чистого искусства! А золото, оно беспримесное, оно по-человечески теплое. Берешь в руки – почти живое. «Вот и надо было спервоначалу золотых людей отлить, а уж потом дымить на весь белый свет глиной! Или, в крайнем разе, сорок лет подряд заставить удрученные народы глотать золотой порошок. Только нет! Сколько не заставляй глотать – не поможет. Разве, где-то изначально золотой народ существует…»
