Одолень-трава - страница 95

— Ловко сработано, ничего не скажешь!

— Ко всему прочему один из членов бюро — закадычный дружок этого студента, и легко представить, с каким энтузиазмом он ратовал за самое строгое наказание.

— А ведь я, признаться, хотел вас попросить заступиться за парня, — вот только когда сказал Николай Сергеевич то, с чем шел сюда.

— Вы что, его знаете? — быстро спросил и внимательно, заинтересованно поглядел на него Викентий Викентьевич.

— Это сын моего товарища по флоту… Погиб на Курилах, — глухо ответил Николай Сергеевич.

— Извините… А парень — хороший. Я его еще с приемного экзамена запомнил. Скромный, серьезный и весь какой-то открытый. К тому же, говорят, и по-настоящему талантливый…

Викентий Викентьевич говорил мягким, даже, пожалуй, ласковым голосом, каким говорят родители о своих детях, если хотят их похвалить, и слышать эти добрые слова Николаю Сергеевичу было вдвойне приятно.

— А заступиться… Все, что я мог, я уже сделал. Я сказал в деканате, что если его исключат из института, уволюсь и я. Потому что под сказанным этим студентом на вечере я готов подписаться обеими руками. Именно это — гордость за свою Родину, любовь к ней я и стараюсь, как могу, внушить своим ученикам.

Наступило тяжелое молчание. Как-то вдруг стало не о чем говорить. Николай Сергеевич тупо глядел перед собой, глаза блуждали по книжным корешкам, по возвышающимся на шкафах дымковским петухам и коникам, а спроси его, что видит и о чем думает, — он бы затруднился с ответом. Надо бы сказать, наверное (хотя бы из вежливости), что такое заявление Викентия Викентьевича уж слишком… как бы это выразиться… категорично. Ведь не студент за товарища вступился, а уважаемый профессор, и есть ли резон ставить под угрозу — а вдруг и в самом деле уволят! — свою преподавательскую карьеру. Но сказать так — покривить душой. Потому что такое решение профессора еще больше возвышало его в глазах Николая Сергеевича. Вот она, та самая принципиальность, о которой так много говорим и которой так часто поступаемся…

— Что-то к вечеру стало свежо, — поежился Викентий Викентьевич и посмотрел на открытую форточку. — Не возражаете, если я прикрою?

Он закрыл форточку, затем на минутку вышел из кабинета и вернулся в шерстяной, грубой вязки, кофте с этаким веселым, похожим на зеленый листок нагрудным карманчиком. Перехватив внимательный взгляд Николая Сергеевича, объяснил:

— Виктории работа. Она у меня мастерица.

И тут только Николай Сергеевич спохватился: пора уходить, а он о главной цели визита еще и речи не заводил. Разговор все время шел такой, что влезть в него со свадебными делами было как-то неловко. Даже вот и теперь: как начать? С чего начинать? Нет, что там ни говори, не мужское это дело…

— Виктория, наверное, говорила… — да, пожалуй, самое правильное с Вики начать. — Говорила, что я к вам пожалую с… с… — ну что ты свистишь, говори хоть, что на язык подвернется! — ну как бы это сказать… с поручением… — нашел-таки словечко! — с поручением от Вадима и Нины Васильевны, чтобы договориться…

— Это насчет свадьбы, что ли? — видя, как он мучается, пришел на помощь Викентий Викентьевич, и получилось это у него как-то очень легко и просто.

— Да, да, да, — обрадованно заподдакивал Николай Сергеевич и почувствовал такое облегчение, будто на крутую гору наконец-то влез.

— А чего тут договариваться?! Вадим с Викой, надо думать, давно обо всем договорились.

— Ну, надо же обсудить, что, когда… где… — Николай Сергеевич опять начал мямлить, спотыкаться на каждом слове, — кого пригласить… и так далее.

— Э, нет, увольте, — мило, вроде бы с улыбкой, но достаточно твердо проговорил Викентий Викентьевич. — Ничего я в этих делах не понимаю и заранее целиком и полностью согласен на все ваши условия.

— А и нет никаких условий. — Наконец-то и Николай Сергеевич почувствовал себя легко и просто и снова обрел утраченный дар речи.

— Тем более! Судя по рассказам Вики, Нина Васильевна — дама хозяйственная, рассудительная — пусть она и берет бразды правления в свои руки. Я бы хотел знать только одно: когда? Поскольку на днях должен буду лететь в Афины на симпозиум историков… Все, и больше об этом не будем. Давайте лучше поговорим о наших молодых — это интереснее.