Одолень-трава - страница 72

Николай Сергеевич не стал ничего объяснять: и так должен понять.

Лейтенант в мысленном напряжении согнал складки лба к бровям, подпер щеку ладонью.

— Ага… Так, так… — тихонько, про себя, бормотал он. — Кажется, начинаю понимать. Однако… — это уже было сказано громко, сказано для Николая Сергеевича. — Однако в данной ситуации вряд ли ваш протест будет принят во внимание.

— А если я напишу об этом и напечатаю в газете?

— Другое дело. И это будет куда весомее и авторитетнее: к выступлениям в печати прислушиваются внимательно. Но…

Тут лейтенант сделал нарочито длинную паузу, как бы в свою очередь давая возможность Николаю Сергеевичу подумать и понять, что обозначает это «но». Понять было нетрудно, но Николай Сергеевич сделал вид, что не понимает. Пусть лейтенант скажет сам.

— Но ведь пересмотр дела в сторону увеличения наказания может затронуть и вашего сына. Как знать, свидетелем или… или соучастником его при новом разбирательстве будут квалифицировать. Вы об этом подумали?

— Да, я об этом подумал, — по возможности спокойно ответил Николай Сергеевич.

— О! — только и нашелся сказать лейтенант.

Он опять стал «своим» человеком, сослуживцем по флоту, с которым по случаю нынешней, памятной для обоих, годовщины не грешно бы посидеть за чашкой чая в каком-нибудь тихом месте и всласть повспоминать службу, свою молодость…

«А что, может, и в самом деле пригласить его на такое товарищеское сидение?» — спросил себя Николай Сергеевич. Но подумал-подумал и не решился. Если бы не здесь, а в каком другом месте работал лейтенант! Вон о деле рассказывал, и то с оговорками: не для печати…

Тут Николай Сергеевич чуть не подпрыгнул на стуле от запоздало осенившей его мысли: а почему бы и нет?

Он так и сказал лейтенанту:

— Когда о пределе обороны речь шла, вы все приговаривали: не для печати. Сразу-то я не сообразил, а вот сейчас подумал: а почему же, как раз для печати!.. Нет, нет, — он упреждающе выставил ладонь перед собеседником, — ваше имя называться не будет и никакие неприятности по службе вам не грозят… Я назову проблему. А поскольку так же, как мы с вами, думают очень и очень многие, их голос через газету тоже будет услышан.

— Что ж, пожалуй, — после некоторого раздумья согласился лейтенант. — И со своей стороны, чем могу, готов помочь. Что же до каких-то неприятностей — об этом не думайте, думайте о пользе дела…

Должно быть, посчитав разговор оконченным, он посмотрел на часы, снял телефонную трубку, набрал номер.

— Петр Иваныч? Как идет дежурство?.. Вот и я думаю, что пора перекусить. Заходи.

Николай Сергеевич понял, что ему тоже пора откланяться, и встал.

— Если не торопитесь, посидите с нами за компанию, — удержал его лейтенант.

Он сдвинул телефон на самый край стола, к папкам, освободившееся место застлал газетой и положил на нее извлеченные из ящика бумажные свертки.

Дверь без стука открылась, вошел улыбчивый соломенноволосый сотрудник, примерно тех же лет, что и хозяин кабинета, с такими же лейтенантскими погонами. В одной руке у него был целлофановый мешочек с бутербродами, в другой — завернутая в обрывок газеты бутылка шипучки.

— Знакомьтесь: мой боевой товарищ, бывший сослуживец по Тихоокеанскому флоту… Тоже фронтовик и нынешний мой сослуживец.

Они сели вокруг стола, хозяин развернул свертки с сыром и колбасой, налил в стаканы шипучей влаги.

— У нас с ним, Николай Сергеевич, сегодня — такой уж выпал график — дежурство. Так что мы, как говорится, при исполнении и ничего более крепкого нам не положено. Да и в крепости ли дело! А день нынче не простой, и пусть каждый из нас скажет свое слово. — Он встал, и Николай Сергеевич с Петром Ивановичем тоже встали.

— В этот день  о к о н ч а т е л ь н о  окончилась война, — сказал хозяин кабинета.

— Чтобы ее никогда больше не было! — сказал его бывший сослуживец.

— А если будет, чтобы дети наши оказались достойными своих отцов! — сказал его нынешний сослуживец.

Они вместе отпили по глотку и долго молчали, каждый думая о своем. А всего-то скорее об одном и том же: вспоминали прошлое и пытались заглянуть в будущее. И каждый из них, и все вместе хотели надеяться, что дети будут достойны своих отцов. Иначе их победа да и сама жизнь теряли смысл…