Одолень-трава - страница 59

— Всего два года? — Вика была поражена. — А скажи…

Кто-то позвонил. Отец с тетей Полей обещали вернуться с дачи позднее. Кто же? Уж не Вадим ли?

Вика отжала защелку, рывком открыла дверь.

— Это я. Вика. Здравствуй.

— Маша! Как хорошо-то! Проходи. Музыка как раз про суд рассказывает.

Маша прошла мимо зеркала не останавливаясь, она лишь чуть замедлила шаг и скосила на сторону глаза. Маша — не Муза; это та, прежде чем пройти в комнату, вертится перед зеркалом и так и сяк, будто бы для Вики не безразлично, на пять миллиметров выше или ниже у нее будет челка и напудрен или не напудрен ее вздернутый носик.

Маша — умница. Посмотри, как вовремя пришла. Будь это вчера или всего-то часом раньше — о чем бы им с Викой разговаривать? О том, как будут судить Вадима и сколько дадут? А теперь они могут поговорить всласть.

Маша села на тахту рядом с Музой.

Вика и ей налила чаю.

Нравилось Вике видеть своих подруг сидящими вот так, рядом. Тогда они словно бы подчеркивали, оттеняли друг друга. И мелкие, дробные черты Музиного лица, и ее светленькие, с рыжеватинкой, кудряшки становились как-то заметнее и симпатичнее рядом с греческим профилем Маши и ее причесанными на прямой пробор темными волосами, хотя такое близкое соседство подруги и Маше красы не убавляло, а может, только прибавляло. Пестроватые по стилю, хотя и с претензией на последний, что называется, всхлип моды, кофты и юбочки Музы ярко и тоже выгодно для той и другой стороны контрастировали со строгого покроя платьями Маши. Они даже вот и сидели сейчас по-разному: Муза словно бы развесила себя по спинке тахты, Маша сидит вся в кучке, прямо, а подушек вообще не касается.

Муза коротко, уже без подробностей и лирических отступлений, пересказала Маше то, что перед ее приходом вдохновенно вещала Вике.

Впрочем, в конце рассказа все же не удержалась — иначе это была бы уже не Муза! — от одного отступления. Должно быть, Коля произвел на нее и в самом деле сильное впечатление, потому что и Маше она сказала:

— Если бы ты, Маша, видела того Колю! Ну вот как есть писаный красавец!

— Ты же знаешь, Музыка, красавцев я не люблю, а писаных тем более, — отшутилась Маша. — Писаные хороши в художественном альбоме — там они именно писаные, писанные художником, а в жизни лучше живые.

— Ну, может, я не так выразилась, — не стала настаивать сговорчивая Муза. — Но такой парень тебе — это уж я точно знаю — обязательно бы понравился. Такой парень, такой парень!..

— При чем тут я, и не о парне речь, — урезонила бедную Музу и Маша. — Ты вот о приговоре толком скажи, что-то я не совсем поняла эту судейскую арифметику… Ведь то, что парнишка остался жив и в больнице провалялся только десять дней, это же чистая… ну, и еще добавим счастливая, случайность. И это, надо думать, не только нам с вами, а и судьям понятно. Но не знаю, как судьям, а мне непонятно, почему эта чистая случайность должна быть одинаково счастливой и для потерпевшего и для убийцы?! Парню подфартило, что он остался жив, но почему должно фартить и тому, кто поднял на него нож, — ведь он-то хорошо знал, что нож не детская забава, что, замахиваясь им на человека, он тем самым замахивается и на его жизнь… Ужасно добрые судьи!..

Вику тоже с самого же начала смутили странные подсчеты адвокатов и судей, что-то в них показалось и неубедительным, и для потерпевшего обидным. Но где бы Вике выразить свои мысли и чувства так ясно и точно, как это только что сделала Маша! Умная у нее подруга, что ни говори. Какой-то остряк из Бобовой компании однажды сказал, что, мол, Маше легко быть мудрой на фоне такой подружки-пустельги, как Муза. Но Вика-то хорошо знает, что Маша и без всякого фона умница, а остряк-самоучка потому и злословил, что сам был далеко, очень далеко не гений… А что она строгая, деловая, может быть, порой даже суховатая, это ничего. Зато какая целеустремленность — живой наглядный пример для Вики. Хорошо, хорошо, что у нее есть такая подруга!

От переполнявших ее чувств Вика пересела на тахту к Маше и обняла ее.

— Ты с чего это? — не поняла Маша. — Или за Вадика радуешься?