Одолень-трава - страница 146

А может, он опять неоправданно строг и требователен к своему сыну? Все же у них с Дементием разные исходные. Вадиму недостало мужества признаться в своем, мягко сказать, неблаговидном поступке — здесь исходная точка его неискреннего, уклончивого поведения. Дементию ни в чем таком признаваться но надо: ему «пришили» поступок, которого он не совершал, потому он прямо и открыто об этом и говорит.

Нет, все же не только в разности исходных точек дело. Дементий твердо знает, что он хочет, и столь же твердо идет к намеченной цели. Если бы и Вадим знал, что он хочет, в той сомнительной компании он бы не оказался, все было бы по-другому. Еще две тысячи лет назад одним мудрецом Древнего Рима было сказано: если человек не знает, к какой пристани он держит путь, для него ни один ветер не будет попутным…

Дементий случайно, вовсе не желая того, попал в неприятную историю. Вадим оказался в компании резвящихся мальчиков по своей воле и охоте, никто его туда не загонял… Впрочем, вся и беда в том, что своей-то воли у него недостало, к какой пристани надо держать путь, он не знал…

И раз, и два посреди разговора всплывали в памяти слова Дементия: «Будь хоть один свидетель… Допустим, вы бы сидели рядом…»

Рядом он не сидел. Чего не было, того не было. Но почему он подвигает парня на борьбу с клеветниками, а сам при этом спокойно остается в стороне? Почему бы ему не стать тем свидетелем? Разумеется, не в узко юридическом смысле слова, поскольку на вечере его не было. Но ведь речь идет не о тонкостях процедуры надевания на голову хохломской салатницы. Он будет свидетельствовать честность и правоту парня, на которого возведен злостный поклеп. И почему сторонний человек, профессор-историк, сразу же заступился за Дементия, а он все еще занимает выжидательную позицию?..

Провожая Дементия, Николай Сергеевич сказал как бы между прочим:

— Если завтра увидишь меня в институте — не удивляйся. Хочу кое-какие справки навести.

Дементий, похоже, уразумел его иносказание.

— Вряд ли это что даст.

— Посмотрим!

О чем разговаривал Николай Сергеевич с ректором, Дементий не знал. Но на другой день после его прихода в институт доску объявлений украсил приказ, в котором «за неэтичное поведение и безответственные высказывания, граничащие с политическим недомыслением», студенту такому-то объявлялся строгий выговор.

Никогда еще так строго Дементия не наказывали, но — посмотреть со стороны — чудеса, да и только! — суровое наказание вызвало у него такой прилив радости, что он, как молодой козелок, подпрыгнул на месте, на весь институтский вестибюль гаркнул «ура» и, расталкивая собравшуюся около него толпу, ринулся к лестнице, а по ней — через две ступеньки на третью, через две ступеньки на третью — в свою аудиторию. На его дороге возник цветосветный юноша и, еще издали завидев Дементия, шарахнулся в сторону, будто шел на него не человек, а танк. «А-а, ханыга!» — походя усмехнулся Дементий и — дальше, дальше…

На своем этаже среди фланирующих по коридору сокурсников он отыскал глазами Машу, довольно бесцеремонно оторвал ее от подруги и потащил в аудиторию. Там, у окна, коротали переменку несколько студентов, поленившихся выйти в коридор.

— Ребята, на доске объявлений важный приказ ректора. Бегите читайте, покуда не сняли!

Скучающих однокурсников как ветром выдуло из аудитории.

Маша, глядя на Дементия ничего не понимающими глазами, тоже сделала движение бежать со всеми, но Дементий не выпустил ее руки из своей.

— Маша, ура, меня оставили!.. Можно я тебя на радостях поцелую?

Маша просияла лицом, заулыбалась — сначала радостно-открыто, потом, словно бы спохватившись, сдержанно-лукаво.

— Ну, если ты теперь полноправный студент, как тут откажешь.

Дементий коротко дотронулся губами до ее смеющихся губ и опять как у доски приказов, подпрыгнул на месте.

— Если бы ты знала, как я тебе благодарен за Абрамцево! Я тебя, Маша, за Абрамцево… люблю.

Маша тихонько засмеялась.

— Я-то думала, что и сама по себе, без прекрасного Подмосковья, чего-то стою.

— Я не так сказал… — смешался Дементий. — Я хотел сказать…