Понимать друг друга… Чего, казалось бы, проще! Но два человека смотрят на одно и то же — на картину в музее, на такой вот клен в лесу, не важно, — слушают одну музыку, читают одну книгу, а увидели картину — по-разному, в музыке услышали каждый свое, книгу поняли тоже неодинаково. Один увидел и запомнил глаза изображенного на картине человека, другой — кружевной манжет на его рукаве. Один вычитал в книге глубокую философскую мысль, другому запомнилось красочно описанное застолье и последовавшая за ним драка… Да что один и другой! Тот же самый человек в разном состоянии духа, при разном настрое может слушать одну и ту же музыку и воспринимать ее по-разному…
Нет, очень и очень непростое дело — понимать друг друга!
Даже у близких люден не всегда это получается.
С родной матерью у Дементия и то сколько всяких размолвок выходило. Любит она его, что называется, без памяти. Но то ли как раз по причине этой слепой материнской любви, то ли еще почему, но не всегда понимает. Как она не хотела отпускать его в Сибирь: ну будто он на фронт, в самое пекло войны ехал! Сколько ни уговаривал ее Дементий, сколько ни увещевал, она оставалась глухой ко всяким уговорам. Он старался войти в ее положение: единственный сын, чей отец погиб на войне, единственный свет в окошке. Но и она, наверное, тоже должна была как-то пытаться понять, что не просто мальчишечья блажь ему в голову пришла… Вот отец — отец бы непременно понял. Знал его Дементий только по фотографиям да по рассказам матери, но в нем почему-то жила неколебимая вера в полное между ним и отцом, будь он жив, взаимное понимание…
— О чем задумался, детина? — Маша отвалилась от пня и, сцепив в замок руки на затылке, вытянулась рядом.
Ее вопрос застал Дементия врасплох, и он ответил первое, что пришло на ум:
— Да вот, думаю, день нынче хороший. Прямо-таки золотой!
— Золотой день золотой осени.
— Именно!
Дементий знал: как бы дальнейшая жизнь и его отношения с Машей ни сложились, что бы потом ни случилось, он всегда, во все времена будет благодарен ей за нынешний день, за ту красоту и радость, которыми этот солнечный день оказался наполненным до самых краев, даже еще и с переплеском. Теперь страшно и подумать, что этого дня могло не быть, не прояви Маша столько такта и терпения — ну что стоило ей вчера «не услышать» ни к кому не обращенное «хочу съездить…»! — и никакой поездки бы не было. А сегодня утром! Вместо того чтобы за вчерашнюю Машину доброту всю дорогу в электричке стоять перед ней на коленях, он еще и хорохорился, демонстрировал чувство собственного достоинства, которому, поди, цена-то пятачок — тот самый, что ему вчера подали. И опять у Маши хватило мудрого терпения.
Очень и очень непростое дело: понимать друг друга. Но и как велика радость, когда тебя понимают!
Маша и вчера и сегодня утром п о н я л а его. И за это он ей — что бы потом ни было — всю жизнь будет благодарен.
Солнце начало клониться к закату. Его лучи теперь лежали горизонтально — точно золотые нити тянулись по лесу от дерева к дереву. И глядя на них, думалось: вот-вот ударит невидимый смычок по этим нитям-струнам и зазвучит в вечернем лесу волшебная музыка…
Они собрали остатки трапезы, увязали этюдники и двинулись в обратный путь.
По-прежнему говорили мало. В словах почему-то не было большой нужды. Захотелось что-то сказать или спросить — это можно сделать и глазами. Надо только, чтобы их увидели другие глаза. Этого вполне достаточно, когда люди понимают друг друга…
Уже на подходе к станции Дементий сказал:
— Я пока еще не бывал ни в Коломенском, ни в Звенигороде, ни в Архангельском… И все равно — готов авансом согласиться с тобой: нигде нет лучше осени, чем в Абрамцеве!.. Спасибо, Маша.
Маша было вскинулась что-то ответить, но, должно быть, передумала и только посмотрела на Дементия долгим, всепонимающим взглядом.
![Несмолкаемая песня [Рассказы и повести]](/uploads/books/images/17/170225f610bf60042998d45e70c85e9a1fc03105.jpg)
