Одолень-трава - страница 102

Ты пришел в театр: он изобретен древними греками, как и все жанры драматургии — драма, трагедия, комедия.

Ты открыл книгу: все жанры литературы — проза, поэзия, басня, ода, эпиграмма и т. д. — дали нам греки.

Они словно бы зрили сквозь тысячелетия. И разве не чудо — дать образцы, которые бы оказались «подходящими» и для многих будущих поколений, и для многих народов?! Какими же универсальными, какими гениальными должны быть эти образцы! Какая мощь человеческого духа в них заложена, если они пробили толщу времени то ли в двадцать, то ли в тридцать веков!

Школьник или студент с завидной легкостью объясняют это чудо. Я, историк, с объяснением затрудняюсь…

Викентий Викентьевич опять поглядел в иллюминатор. Под крылом самолета тянулись прерывистые цепи странно плоских сверху гор. Стюардесса сказала, что самолет летит уже над Грецией. Ого! Может быть, вон та гора Парнас, а та — Олимп? Ведь обе они, насколько известно, находятся близко друг от друга и обе — в Северной Греции…

Это, конечно, хорошо, что можно позавтракать в Москве, а обедать в Афинах. Но и уж очень резок, крут переход из одного состояния в другое. Умом легко объяснить себе: расстояние от одной столицы до другой такое-то, самолет летит с такой-то скоростью, и, значит, через столько-то часов будешь на месте. Но человек по всяк день не привык перемещаться на такие большие расстояния. А тут еще и перелет в другую страну. Да в такую страну, что вместе с перемещением в пространстве происходит и перемещение во времени. Прилетаешь в Грецию конца двадцатого века, но ведь это одновременно и земля той великой цивилизации, которую именуют Древней Грецией. И ты еще не готов, не успел, за малым временем, подготовить себя к такому перемещению, не успел полностью переключить свои мысли и чувства и настроить их на нужную волну.

Вот уже зажглось световое табло «пристегнуть ремни!». А вот и объявляется, что самолет совершает посадку в Афинском аэропорту…

Местом проведения симпозиума были определены Салоники, а местом сбора делегатов — Афины. В этом был свой резон. Кому не обидно, приехав в Грецию, побывать лишь в каком-то одном городе? Тем более что на сей раз приехали сюда не бизнесмены и не спортсмены (этим, наверное, достаточно было одной Олимпии), а историки. Историкам интересны самые разные места священной земли Эллады. Потому и решено было показать делегатам хотя бы такие знаменитые древности, как Микены, Спарта, Коринф, Дельфы, затем провезти их автобусом из Афин в Салоники, чтобы они имели возможность увидеть по дороге еще и Фермопилы и, хоть издали, известные на весь мир Парнас и Олимп.

В детстве нам приходится слышать сказки, действие которых происходит чаще всего в некотором царстве — тридесятом государстве, в волшебных садах с чудесными плодами или в Окияне на острове Буяне. И каково же было бы наше состояние, если бы нам потом показали наяву и тридесятое царство, и тот остров Буян?!

Нечто подобное ожившей сказке слышал и видел сейчас Викентий Викентьевич.

С первых же часов пребывания в Греции у него постоянно на слуху были имена сказочных героев и названия сказочных мест: Эгей, Афина, Геракл, Ахилл, Агамемнон, Саламин, Аттика, Пелопоннес… И звучали они для Викентия Викентьевича сладчайшей музыкой.

Теперь он жил как бы в двух временных состояниях: в нынешнем и том давнем, которое отделено от нас тысячелетиями.

Вот он идет современными Афинами, идет мимо зданий, какие можно видеть в любом европейском городе, мимо него несутся машины и автобусы — тоже обычные для любого города.

Но вот он дошел до подножия Акрополийского холма и начинает подниматься на него по широким ступеням Пропилеи. Он поднимается к вершине Акрополя, увенчанной Парфеноном, а вместе с тем и как бы возносится на вершину истории и искусства древних греков. И с высоты двадцати пяти веков ему хорошо и далеко видно!

…Когда уже ехали из Афин в Салоники, у Фермопильского ущелья была остановка. На берегу моря, куда выходит знаменитое ущелье, воздвигнута мраморная статуя, а на постаменте выбиты слова: