Кеннет Дорн сказал, что он пойдет наверх взглянуть на тетку. Он казался еще более расслабленным и то и дело смеялся без видимой причины.
— Вы восхити-и-ительно читали, — пропел он Гранту, улыбаясь во весь рот. — Обожаю вашего Саймона. — Развязно рассмеялся и удалился через главный вход.
Майор Свит заявил, что осмотрится тут еще немного и присоединится к ним наверху.
— Я недоволен Мейлером, — заявил он. — Возмутительное поведение. — Затем уставился на Софи и предположил: — Не собираетесь ли тут прогуляться?
— Я, наверное, побуду на месте, — ответила она. Ей совсем не улыбалось бродить в сумрачном святилище Митры с майором.
Аллейн сказал, что тоже сам вернется, а Ван дер Вегели, фотографировавшие друг друга на фоне алтаря-жертвенника, решили примкнуть к нему, и он, подумала Софи, не очень-то этому обрадовался.
Майор Свит вышел через одну из боковых дверей. Аллейн исчез в проходе, позади бога, с энтузиазмом преследуемый Ван дер Вегелями. Где-то вдалеке послышались их восклицания. Потом голоса их замерли, и не осталось других звуков, представилось Софи, кроме холодного бормотания подземного потока.
— Идите сядьте, — предложил Грант.
Софи села рядом с ним на каменную скамью.
— Вы немного подавлены? — спросил он.
— Пожалуй.
— Отвести вас наверх? Оставаться необязательно. Эта компания сама о себе прекрасно позаботится. Ответьте же.
— Вы очень любезны, — чопорно проговорила Софи, — но, спасибо, нет. Я не настолько расстроена. Разве что…
— Да?
— У меня есть теория насчет стен.
— Стен?
— Поверхностей. Любых поверхностей.
— Объясните.
— Вы будете глубоко разочарованы.
— Откуда вы знаете? Попытайтесь.
— Мне кажется, что поверхности — деревянные, каменные, матерчатые, любые — могут обладать некой физической чувствительностью, о которой мы не знаем. Что-то вроде покрытия на фотопленке. И таким образом сохранять впечатления о событиях, свидетелями которых стали. А в организме некоторых людей мог бы быть какой-то элемент — химического, электронного или какого-то другого порядка, — который откликался бы на это и сознавал это.
— Как будто все другие люди дальтоники, и только эти различают красный цвет?
— Именно.
— Это очень удачно решает проблему привидений, да?
— Поверхности удерживали бы не только зрительные образы. Но и чувства тоже.
— Вас не тревожит ваша идея?
— Скорее волнует.
— Ну… да.
— Мне интересно, можно ли применить это к вашему Саймону.
— Ах, не напоминайте мне об этом, бога ради! — воскликнул Грант.
— Простите, — сказала Софи, удивленная его бурной реакцией.
Он встал, отошел и, стоя к ней спиной, быстро заговорил:
— Ну, скажите же, скажите это! Если я так отрицательно отношусь ко всей этой показухе, какого черта я этим занимаюсь? Вы ведь об этом думаете? Признайтесь же. Думаете?
— Даже если и думаю, меня это не касается. И в любом случае я это сказала. Наверху. — Софи перевела дыхание. — Кажется, века назад, века.
— В конце концов мы ведь опустились веков на двадцать. И я очень сожалею, что повел себя так грубо.
— Ничего страшного. — Софи посмотрела на ярко освещенную голову Митры. — Вообще-то он не такой уж и представительный. Толстый и мирный, не правда ли? Однако странно, как пристально смотрят эти пустые глаза. Можно поклясться, что в них есть зрачки. Вы не считаете…
Она вскрикнула. Бог исчез. Кромешная тьма накрыла их, словно отгородила бархатной заслонкой.
— Все в порядке, — успокоил ее Грант. — Не волнуйтесь. Это предупреждают, что музей закрывается. Через секунду свет зажжется.
— Слава богу. Эта абсолютная тьма. Как слепота.
— «Темно и неуютно»?
— Это из «Короля Лира», да? Не слишком ободряющая цитата, если можно так выразиться.
— Где вы?
— Здесь.
На расстоянии послышались голоса: искаженные, мечущиеся в каком-то дальнем переходе. Ладонь Гранта сомкнулась вокруг руки Софи. Божок снова возник, безмятежно таращась в никуда.
— Ну вот, — произнес Грант. — Идемте. Вернемся в современный Рим?
— Конечно.
Он провел ладонью по ее руке, и они двинулись в обратный путь.
Через инсулу, поворот налево, а затем прямо — к металлической лестнице, мимо уединенного перехода, откуда доносился немолчный голос воды. Вверх по металлической лестнице. Через вторую базилику, мимо Меркурия и Аполлона, а затем вверх по последней, каменной, лестнице к свету — и там их ждал маленький магазинчик по продаже открыток и освященных безделушек: вполне обычный и ярко освещенный.
