— С тех времен Рим поднялся примерно на шестьдесят футов, — закончил он. — Вас это не поражает? Меня поражает всякий раз, когда я об этом подумаю.
— А меня — нет, — объявил майор Свит. — Меня ничто не поражает. Кроме человеческого легковерия, — мрачно добавил он. — Однако!
Мистер Мейлер с беспокойством глянул на него. Софи подавила смешок и поймала взгляд Барнаби Гранта, в котором светилось что-то вроде признательности. Леди Брейсли, не обращая внимания на сказанное, переводила опустошенный взгляд с одного мужского лица на другое. Стоявшие бок о бок Ван дер Вегели внимательно слушали. Кеннет Дорн, заметила Софи, не находил себе места и казался озабоченным. Он переминался с ноги на ногу и вытирал лицо носовым платком. А высокий мужчина, как же его зовут — Аллейн? — с вежливым вниманием слушал, стоя немного в стороне, и, подумалось Софи, ничего не упускал.
— Итак, — объявил мистер Мейлер, — начнем наше путешествие в прошлое!
Женщина с открытками незаметно встала между группой и входом. Лица, затененного черным платком, она не поднимала. И почти неслышно бормотала: «Cartoline? Открытка для почта?», продвигаясь к Себастьяну Мейлеру.
— Внутри есть получше. — громко объявил он группе. — Не обращайте внимания. — И шагнул вперед, минуя женщину.
С необыкновенной быстротой она сдвинула платок на затылок и прошептала в самое лицо Мейлеру: «Brutto! Farabutto! Traditore!»[21] — и добавила, кажется, поток ругательств. Глаза ее горели. Губы растянулись в улыбке, а затем сжались. Сейчас она плюнет ему в лицо, в тревоге подумала Софи, и женщина так и сделала, но мистера Мейлера не так-то просто было застать врасплох. Он увернулся, и она плюнула ему вслед и осталась стоять на своем месте с видом мегеры из большой оперы. Она даже издала хриплый жуткий смешок. Мистер Мейлер вошел в базилику. Его смущенное стадо разделилось, обходя продавщицу открыток, и проскользнуло вслед за ним.
— Кеннет, дорогой, — пробормотала леди Брейсли. — В самом деле! Это не назовешь веселым маленьким путешествием!
Софи оказалась между Барнаби Грантом и Аллейном.
— Эту особу привлекли, — поинтересовался Аллейн у Гранта, — для дополнительного колорита? Она постоянно так делает или это эффектная случайность?
— Я ничего о ней не знаю, — сказал Грант. — Ненормальная, наверное. Противная старая ведьма, правда?
И Софи подумала: «Да, но на вопрос он не ответил».
Она обратилась к Аллейну:
— Вы полагаете, что весь этот переполох, в переводе на англосаксонский темперамент, означает не больше прохладного взгляда и вздоха сквозь зубы?
Грант посмотрел на нее из-за Аллейна и с некоторым пылом произнес:
— Пожалуй! Нужно делать скидку на их склонность к драме.
— Довольно-таки чрезмерную в данном случае, — холодно отозвалась Софи, мысленно платя резким замечанием за ту отповедь при встрече у Испанской лестницы.
Грант передвинулся к ней и поспешно сказал:
— Я теперь знаю, кто вы. Только сейчас вспомнил. Мы встречались в «Костер-пресс», не так ли?
«Костер-пресс» было названием его лондонского издательства.
— Всего на минуту, — ответила Софи и тут же воскликнула: — О, как же здесь красиво!
Они стояли в базилике.
Ее интерьер ослепительно сиял, словно сам излучал свет. Базилика сверкала красками: «средиземноморский» красный, чистый розовый, голубой и зеленый; мрамор цвета слоновой кости и пунцовый: мерцающая золотая мозаика. И господствующий в этом состязании цветов великолепный ярко-алый — живой фон римских и помпейских фресок.
Отделившись от группы, Софи с удовольствием любовалась этим очарованием. Оставленный с Аллейном Грант вдруг подошел к ней.
— Мне нужно об этом поговорить, — пробормотал он. — Видит Бог, как мне этого не хочется.
Софи коротко глянула на него.
— Тогда зачем это делать? — поинтересовалась она.
— Вам кажется, что я играю. Простите.
— На самом деле, какая разница, о чем я думаю.
— Вам совсем не обязательно быть такой резкой.
Они в изумлении уставились друг на друга.
— Я ничего не понимаю, — неожиданно произнес Грант. — Я вас не знаю.
И Софи в панике отозвалась, запинаясь:
— Ничего страшного. Это меня не касается. Мне жаль, что я резко вам ответила.
