– Итак, – она указала рукой на шкафы, – какую из книг мне нужно изучить?
Мартин подошел к ней.
– Вам ничего не нужно изучать, – сурово произнес он.
Аманда тщетно пыталась понять выражение его глаз.
– Но я хочу, – настаивала она. – Ведь вы не можете предложить мне других развлечений. – Увидев, как быстро он помрачнел, она поспешно добавила: – И не забывайте, одна из тех книг – с Востока.
У Мартина на скулах заиграли желваки. Секунду он смотрел на нее, потом поднял руку над ее головой и, вытащив с полки книгу в переплете из коричневой кожи, сунул ей в руки. Аманда даже зашаталась – такой она оказалась тяжелой.
– Присаживайтесь. – Мартин кивнул в сторону камина. Он зажег канделябр и поставил его на невысокий столику кресла. Аманда же направилась к кушетке, привлеченная красотой шелка, и устроилась среди подушек. Кушетка была довольно широкой, поэтому сидеть было вполне удобно.
Аманда устремила взгляд на столик с канделябром, и Мартин молча передвинул его к кушетке. Положив книгу на колени, она провела пальцем по переплету, тисненному золотом.
– Вы привезли ее из путешествий?
– Мне ее подарила махарани[5], – поколебавшись, ответил он.
Мартин продолжал стоять, и Аманда вопросительно посмотрела на него. В конечном итоге он сдался, сел рядом с ней на кушетку и закинул руки на спинку. Он выглядел чрезвычайно умиротворенным, Аманда заподозрила, что кушетка – его любимое место отдыха. Совсем не по-английски, однако вполне в духе царя зверей – роскошь и комфорт.
Аманда сосредоточила внимание на книге. Открыв ее, она перевернула первую страницу и обнаружила какую-то вязь.
– Санскрит, – пояснил Мартин.
– Вы можете читать на нем?
– Да, но для вашей цели текст несуществен. Переходите к иллюстрациям.
Аманда попыталась, но не смогла придумать, как бы заставить его перевести текст. Она перевернула страницу и увидела первую гравюру. Она никогда не вела затворнический образ жизни, но если судить по тому, что было изображено на рисунке, ее с полным основанием можно было назвать монашкой. Однако, как это ни странно, сюжет гравюры не шокировал ее, и она даже не покраснела. Она просто затаила дыхание и жалела, что не может пошире открыть глаза.
Нет, гравюра не шокировала ее. Она ее восхитила. Очаровала.
И изумила.
Мартин наблюдал за тем, как меняется выражение лица Аманды, когда она переворачивала следующую страницу, и пытался вспомнить, какую именно гравюру она рассматривает. К собственному удивлению, он обнаружил, что вспомнить не может.
Он продолжал изучать ее лицо. Судя по всему, иллюстрации захватили ее. Заинтриговали.
Неожиданно Аманда подняла голову и искоса посмотрела на него, но… Мартин не смог выдержать ее взгляд. Все же он подвинулся в сторону, чтобы лучше видеть книгу.
Проклятие! Он совсем забыл, что в этой книге иллюстрации слишком живые и подробные.
Аманда перевернула страницу и углубилась в изучение гравюры. Мартин заглянул ей в лицо и представил, о чем она думает.
У него тут же пересохло во рту. А тело мгновенно отреагировало.
Аманда перевернула следующую страницу. На иллюстрации были изображены мужчина и женщина, которые сплелись в объятиях на точно такой же кушетке. Мартина охватило возбуждение, его дыхание участилось. Аманда почувствовала на себе его взгляд, подняла на него глаза. И замерла. Яркий румянец залил ее нежные щечки.
Справившись с собой, она опустила глаза в книгу. Ее пальцы машинально теребили край листа. Мартин ощутил, как накалился воздух между ними.
– Видите, – хрипло произнес он, – картинки действуют на вас. – Он потянулся к книге, понимая, что нужно поскорее убрать ее.
– Нет. Вы ошибаетесь. – Аманда схватила книгу и отодвинула в сторону, но не удержала и выронила.
Оба наклонились, чтобы поднять книгу. И столкнулись.
Мартин поспешно откинулся на спинку кушетки. Аманда повернулась к нему и положила руки ему на грудь.
– Да оставьте ее. – Мысли путались, она тяжело дышала и старалась не смотреть на его губы. – Я доказала свою точку зрения.
Она ладонями чувствовала, как напряжены его мышцы, и понимала, что он вот-вот потеряет самообладание. Пока ему удается сдерживать себя, но только пока. В нем пробудилось что-то первобытное, и оно просится наружу.
