С его точки зрения, такая психологическая установка, такая эмоциональная стратегия была честна, тактична и попросту необходима. Он не притворялся и не обещал больше, чем мог дать. Хотя, конечно, раскладывая все по полочкам, и понимал, откуда проистекают упреки в эгоизме. Помимо всего прочего, он никак не мог разобраться, что преобладает в этой круговерти стран и женщин: то ли мужество признать собственные недостатки, то ли малодушие, заставлявшее с ними мириться.
Кстати, его новая концепция жизни нет-нет да и давала сбой. Бывало, женщины делали ему подарки со смыслом, а это его отпугивало. Встречались и такие, которые говорили, что он «типичный англичанин», зажатый, холодный, да к тому же черствый и корыстный, хотя, как представлялось, его подход к отношениям был наименее корыстным из всех ему известных. Тем не менее женщины часто на него злились. В тех редких случаях, когда он пытался рассказать о своей жизни, изложить предысторию и объяснить, почему зачерствело его сердце, упреки порой становились еще более колкими, а сами женщины начинали смотреть на него как на инфицированного, который обязан безотлагательно предупреждать о своей болезни – где-нибудь между первым и вторым свиданием.
Но такова природа отношений: похоже, в них всегда присутствует некий дисбаланс. Хорошо, если ты просто планируешь эмоциональную стратегию, но совсем другое дело – если перед тобой разверзается земная твердь и все твои защитные силы летят в пропасть, возникшую несколько секунд назад и еще не отмеченную на картах. Примерно так получилось у него с Марией, нежной и спокойной испанкой, которая вдруг начала угрожать самоубийством и требовать одного, другого, третьего. Но ведь он не вызывался стать отцом ее (или чьих бы то ни было) детей и не собирался принимать католичество, даже в угоду ее, как считалось, умирающей матери.
А после Марии – коль скоро недопонимание распределяется демократическим путем – возникла Кимберли из Нэшвилла, которая, как очень быстро выяснилось, отвечала всем его неписаным требованиям, начиная с того, что со смехом затащила его в постель уже на втором свидании, и заканчивая тем, что воплощала собой независимость и дух свободы, а потому он, даже забыв молча поздравить себя с такой удачей, втрескался, можно сказать, по уши. Поначалу она не хотела сближения и, по ее словам, оберегала свое личное пространство, не желая «осложнять отношения». От этого ему отчаянно захотелось, чтобы она переехала к нему прямо сейчас; он узнал, как заказывают и дарят цветы, о чем прежде не помышлял, и даже поймал себя на том, что заглядывается на витрины с бриллиантовыми кольцами и уже подумывает об идеальном гнездышке в духе старинного охотничьего домика (со всеми удобствами, естественно) на какой-нибудь тенистой аллее. Он сделал предложение, но она ответила: «Пол, так это не работает». Ему чуть не изменил рассудок, а она погладила его по руке и сказала ему те же слова, что он когда-то говорил Марии, и тогда он помимо своей воли обрушил на нее обвинения в эгоизме и корысти, заклеймил черствой и «типичной американкой», неизвестно что имея в виду, поскольку до нее никогда не встречался с американками. По факсу он получил от нее сообщение о разрыве отношений и напился до бесчувствия, да так, что начал мыслить рационально, до слез посмеялся над этой историей, осознал всю тщету мирских дел и почувствовал тягу к монашескому образу жизни, при этом лелея фантазии о Кимберли в монашеском платье и о богомерзком совокуплении с нею, после чего забронировал два билета на утренний рейс в Мексику, но, конечно же, проспал, а продрав глаза, обнаружил послание на автоответчике, но не от Кимберли, а от авиакомпании, сообщавшей, что он пропустил свой рейс. Каким-то чудом он добрался до работы, где рассказал коллегам юмористическую версию своих злоключений; сотрудники посмеялись, он посмеялся вместе с ними, и эта облегченная, искаженная версия событий вскоре заменила настоящую. Потом на протяжении многих лет он молча благодарил Кимберли, оказавшуюся умнее его – умнее эмоционально. Раньше ему казалось, что много уроков в плане эмоций он вынес из отношений со Сьюзен. Но, быть может, эти уроки относились только к его отношениям с ней одной.
