– Приезжайте. К нам полиция нагрянула. С оружием.
Ты передаешь эти слова Анне и бросаешься к машине. На Генри-роуд возле дома стоит «скорая помощь» с синей мигалкой и распахнутыми дверцами. Припарковавшись, выходишь на тротуар, а вот и она – выезжает в кресле-каталке; на голове – широкая повязка, из-под которой выбиваются волосы, как у Неряхи Петера.[12] На лице застыло выражение, типичное для минут кризиса: несколько изумленное, но безмятежное. Будто восседая на троне, она разглядывает улицу и замечает твое приближение, а санитары тем временем ставят кресло на стопор. Синий огонек вращается между спокойными оранжевыми маячками пешеходного перехода. Реалистично и в то же время неправдоподобно, как в кино – просто фантасмагория.
Кресло медленно загружают в машину, и, когда двери почти закрываются, Сьюзен поднимает руку, как папа римский, дающий благословение. Ты спрашиваешь санитаров, куда ее везут, и едешь за ними. Когда добираешься до больницы скорой помощи, там уже выясняют предварительные сведения.
– Я – ближайший родственник, – говоришь ты.
– Сын? – спрашивают тебя.
Ты уже готов подтвердить, но из-за разных фамилий могут возникнуть лишние вопросы. Так что ты – опять ее племянник.
– Никакой он не племянник, – бросает она. – Мне есть что рассказать про этого молодого человека.
Ты смотришь на врача, слегка хмурясь и подавая ему знак кивком. Вы понимаете друг друга: у Сьюзен временное помутнение рассудка.
– Спросите его про теннисный клуб, – говорит она.
– Непременно, миссис Маклауд. Но для начала…
И расспросы продолжаются. Здесь ее собираются оставить на ночь и, если потребуется, взять анализы. Возможно, у нее просто шок. Перед выпиской тебе позвонят. Санитары сказали, что у нее на лбу всего лишь ссадина, однако кровотечение довольно сильное. Не исключено, что придется наложить пару швов, а может, и обойдется.
На следующий день ее отпускают, но она по-прежнему не в себе.
– Давно бы так, – говорит она, когда ты ведешь ее к автостоянке. – Интересные творятся дела.
Такое настроение тебе хорошо знакомо. Она что-то заметила, почувствовала, обнаружила какую-то мелочь, ни пришей ни пристегни, но проявила к ней чрезмерный, всепоглощающий интерес и срочно должна рассказать.
– Делиться впечатлениями будем дома.
Ты переходишь на язык врачей, которые говорят пациенту «мы».
– Ну ладно, мистер Зануда.
На Генри-роуд ты отводишь ее в кухню, усаживаешь, завариваешь ей чай, кладешь вдвое больше сахара, чем обычно, и достаешь печенье.
Она словно не видит.
– Так вот, – начинает она, – это безумно интересно. Видишь ли, прошлой ночью эти двое ворвались в дом с оружием.
– С оружием?
– Вот именно. С оружием. Не перебивай, я только начала. Итак, да, двое мужчин с оружием. Обшарили все комнаты, что-то искали. Неизвестно что.
– Это были грабители?
Ты чувствуешь, что можно задавать вопросы, которые не ставят под сомнение правдивость ее фантазий.
– Да, так мне подумалось. Вот я и сказала: «Золотой слиток – под кроватью».
– А ты не поспешила?
– Нет, я хотела их сбить с толку. Откуда мне было знать, что им нужно. Оба вели себя довольно вежливо, интеллигентно. Для вооруженных людей. Обещали, что меня не тронут, если я не буду им мешать.
– Но в тебя стреляли? – Ты указываешь на ее лоб, где теперь красуется большая марлевая нашлепка.
– Бог с тобой, нет, такие приличные люди. Но вечер был испорчен, и я посчитала нужным вызвать полицию.
– А грабители не пытались тебя остановить?
– Нет-нет, они были не против. Решили, что полиция поможет им найти то, что они ищут.
– А они так и не объяснили, что ищут?
Она пропускает это мимо ушей и продолжает:
– Но я тебе вот что хотела сказать: они с ног до головы были в перьях.
– Подумать только!
– Перья торчали у них даже из задниц, и в волосах тоже были перья – везде.
– А какое у них было оружие?
– Да откуда мне знать? – говорит она уклончиво. – Но потом пришли полицейские, я им открыла, и они навели тут порядок.
– И перестрелка была?
– Перестрелка? Не смеши меня. Британские полицейские такие профессионалы, что это лишнее.
– Но они же арестовали тех злодеев?
– Естественно. По-твоему, зачем я вызывала полицию?
