Ты стараешься из последних сил.
– Нечто вроде буддизма?
– Ой, не говори глупостей. Тебе известно мое отношение к религии.
– Это всего лишь предположение, – благодушно говоришь ты.
– Причем не самое удачное.
Как же стремительно этот разговор, поначалу осторожный, мягкий, обнадеживающий, перешел к чему-то гневливому и язвительному. И как же сильно отдалился от реальной проблемы, которая не «стоит за всем этим», а лежит на поверхности, в каждой точке между бутылками под раковиной, под кроватью и за книжным шкафом; между ее желудком, головой и сердцем.
Возможно, тебе неизвестна причина (если, конечно, существует единственная, четко очерченная причина), но тебе кажется, что работать – и бороться – можно только с теми проявлениями, которые заявляют о себе каждый день.
Естественно, ты в курсе ее отношения к религии. Она решительно не приемлет миссионеров – и тех, кто насаждает веру среди туземцев дальних стран, и тех, кто ходит по домам в предместьях.
Вспоминается и мальтийская история, которую она пересказывала тебе не раз. Когда дочки еще были маленькими, Гордон Маклауд получил назначение на Мальту сроком, кажется, на два года. Она к нему наезжала и время от времени оставалась пожить. Больше всего ей запомнился пасторский велосипед. Да, подтверждала она, там очень сильно влияние католицизма. Церковь – всемогущий институт, люди на редкость послушны. И церковь прижимает всех к ногтю, заставляя женщин как можно больше рожать: на острове невозможно достать противозачаточные средства. В этом отношении страна очень отсталая – «Джон Белл энд Кройден» там бы разнесли по кирпичику, так что все нужно везти с собой.
Короче говоря, продолжает она, иногда случается, что новобрачная не может сразу забеременеть, сколько ни молится. Или, допустим, женщина уже родила двоих и мечтает о третьем, но как-то не получается. И в таких случаях пастор, оседлав свой велосипед, приезжает по нужному адресу и прислоняет велосипед к стене, чтобы никто – в первую очередь муж – не совался в дом, пока велосипед не отъедет. И если через девять месяцев (хотя иногда требуется более одного захода) в семье появляется прибавление, то об этом прибавлении говорят «пасторское дитя» и считают его даром Божьим. В семьях бывает по нескольку пасторских детей. Можешь себе такое представить, Пол? Ты не считаешь, что это варварство?
Да, ты считаешь, что это варварство, и каждый раз заявляешь о своем согласии. А сейчас обреченная, отчаявшаяся, саркастическая часть твоей натуры подумывает: если за этим стоят не русские, то, очевидно, Ватикан.
* * *
Вы все еще спите в одной постели, но близости у вас не было очень давно. Ты даже не уточняешь, в течение какого календарного срока, потому что существенно лишь одно: какой срок отсчитывает сердце. В области секса ты делаешь больше открытий, чем хотелось бы, – или больше, чем позволительно в молодости. Некоторые открытия должны отодвигаться на более поздний жизненный этап, на котором они, вероятно, не столь болезненны.
Теперь ты знаешь, что бывает хороший секс и плохой. Естественно, ты предпочитаешь хороший. Но вместе с тем по молодости лет, с учетом всех обстоятельств, стойко выдерживая превратности судьбы, ты начинаешь думать, что плохой секс все же лучше, чем никакой… А порой даже лучше, чем мастурбация, хотя и не всегда.
Но если ты считаешь, что существуют только такие категории секса, то это ошибка. Потому что есть категория, о существовании которой ты и не подозревал, а если даже слышал или догадывался, то, наверное, счел ее всего лишь разновидностью плохого секса, что тоже ошибочно, потому что категория эта – тоскливый секс. А тоскливый секс – самый тоскливый из всех.
Тоскливый секс – это когда она шепчет, обдавая тебя запахом сладкого хереса, который не перебивается зубной пастой: «Подними мне настроение, Кейси-Пол». И ты не можешь отказать. Хотя, поднимая ей настроение, ты опускаешь свое собственное до нуля.
Тоскливый секс – это когда она уже приняла таблетку (таблетку для поднятия тонуса), но ты считаешь, что обязан ее ублажить, поскольку от этого она может приободриться еще на одно деление.
