Более того, я чувствовал, что и Сьюзен там лишняя. Это ощущение возникло у меня спонтанно, а осознание его пришло намного позже. В наши дни, когда более половины детей в стране рождаются вне брака («брак»: я только сейчас заметил двойной смысл), пары объединяет не столько супружество, сколько недвижимость. Дом или квартира становится не менее (а порой и более) коварной ловушкой, чем свидетельство о браке. Недвижимость диктует образ жизни и ненавязчиво предлагает его поддерживать. Недвижимость требует постоянной заботы и внимания; это как бы материальная демонстрация брака, существующего на данной площади.
Зато Сьюзен, как я отчетливо видел, не была объектом заботы и внимания. И речь сейчас не о сексе. Вернее, не только о нем.
* * *
Тут требуются некоторые объяснения. На всем протяжении нашего романа мне просто не приходило в голову, что мы «обманываем» Гордона Маклауда, мистера СБ. Мне не приходило в голову припечатать его занятным словцом из старинной жизни: «рогоносец». Я, понятное дело, вовсе не жаждал, чтобы он о нас узнал. Но все, что происходило между мной и Сьюзен, было, с моей точки зрения, нашим личным делом и никоим образом его не касалось. По отношению к нему я не испытывал ни презрения, ни высокомерия молодого бычка, резвящегося – не то что он – с его женой. Вы, наверное, решите, что это заурядный самообман заурядного любовника, но я с вами не соглашусь. Даже когда ситуация… изменилась и я начал относиться к нему по-другому, эта сторона дела осталась неизменной. Он был сам по себе, понимаете?
* * *
Сьюзен, сочтя, вероятно, что я недооцениваю ее подругу Джоан, когда-то с мягким укором сказала, что история любви у каждого своя. Охотно приняв это на веру, я порадовался такому подарку судьбы, который выпадает всем и каждому, но при этом укрепился в мысли, что ни одной живой душе не досталось подарка, равноценного моему. При этом я вовсе не стремился вызнать, была ли у Сьюзен в прошлом своя история любви с Джеральдом или с Гордоном, а в настоящее время – со мной. Вместила ли ее жизнь одну, две или три подобные истории.
* * *
Сижу я как-то вечером у Маклаудов. Время позднее. Маклауд, приговоривший свои баллоны и галлоны, уже лег спать и храпит, как трактор. Мы со Сьюзен сидим на диване и наслаждаемся записью концерта, который недавно слушали в Ройял-Фестивал-Холле. Взглядом я выдаю все свои намерения и желания.
– Нет, Кейси. Только поцелуй едва-едва.
Такой поцелуй – это едва-едва заметное касание губами, она даже не разрумянилась. Зато мы держимся за руки.
– Не хочется уходить, – жалея себя, говорю я. – Ненавижу свой дом.
– Тогда зачем называть его своим?
– Не важно. Я хочу остаться здесь.
– У нас в саду можно мигом соорудить палатку. В гараже наверняка завалялся ненужный брезент.
– Ты же понимаешь, о чем речь.
– Я прекрасно понимаю, о чем речь.
– Давай я потом выпрыгну из окна.
– Тебя арестует первый же патрульный. А после этого нас пропечатают в «Эдвертайзер энд газетт». – Сьюзен помолчала. – Знаешь что… Этот диван элементарно преобразуется в кровать. Уложим тебя здесь. А если СБ столкнется с тобой перед уходом на работу, мы скажем, что…
И тут звонит телефон. Сьюзен подходит, слушает, говорит «да», мрачнеет и накрывает трубку ладонью.
– Тебя.
Это моя мать, кто же еще: спрашивает, где я нахожусь, – вопрос бессмысленный, поскольку в телефонном справочнике, куда она наверняка заглянула, рядом с номером телефона указан адрес. Кроме того, она желает знать, в котором часу я вернусь.
– Я, – отвечаю, – немного устал. Переночую здесь: мне отвели диван-кровать.
В последнее время она то и дело слышала от меня вопиющую ложь, но вопиющая правда – это уже чересчур.
– Ни в коем случае. Через шесть минут я за тобой заеду. – И бросает трубку.
– Через шесть минут она заедет.
– Боже правый! – ужасается Сьюзен. – Как ты считаешь, не предложить ли ей стаканчик хереса?
В течение пяти минут и сорока пяти секунд мы хохочем, а потом слышим, как у дома тормозит автомобиль.
– Ступай, грязный потаскун, – шепчет она.
За рулем сидела моя мать в розовом халате, накинутом поверх розовой ночной рубашки. Я не проверял, но сдается мне, на ногах у нее были розовые домашние тапочки. Она до половины выкурила сигарету и, перед тем как включить передачу, щелчком бросила тлеющий окурок на подъездную дорожку Маклаудов.
