Дверь на мгновение расплылась перед глазами, словно вышла из фокуса, и тут же вновь все стало отчетливо. Только обивка теперь была совсем новая, стеганная ромбами и блестящая, как паюсная икра, и никаких звонков и табличек.
Я повернул фарфоровую ручку и вошел. Удивляться мне просто надоело. Зато впервые за этот утомительный, несколько нервный день нашлось место, где можно было перевести дух, перекурить, не чувствуя на себе чужих глаз.
Сел в глубокое кожаное кресло, вытянул ноги и только теперь почувствовал, как устал за сегодняшний день. Так устал, что больше не оставалось сил ни на одно движение. Усталость происходила от какой-то непонятной безысходности, от плутания в бесконечном лабиринте проблем, когда за поворотом возникает другой поворот, ход оканчивается тупиком и теряешь терпение в нескончаемом переплетении развилок и троп.
Все в эти последние дни запуталось невероятно, сплелось и перемешалось: Ирина, иновселенцы, мои желания, намерения и сомнения, прыжок в прошлое, военврач, встреча на «Студенческой», наконец, эта квартира и то неведомое, что меня еще ждет здесь… Слишком много для одного. Кто я такой, в конце концов, чтобы решать и не за себя, а за всю мировую историю? Мне же взводом командовать не доставляло удовольствия, я люблю отвечать только за себя. Бросить бы все к черту, и пусть будет как будет… Только вот беда, ничего не бросишь и не переиграешь теперь. Как не вернешься обратно, шагнув в открытый люк… Квартира эта при ближайшем рассмотрении производила странное впечатление. В ней словно бы и не жили никогда. Обставили пять комнат дорогой и со вкусом подобранной мебелью, словно готовили интерьер для съемок фильма из дореволюционной жизни, навели идеальный порядок и ушли куда-то. Все настоящее — и все неживое. Единственный след чьей-то исчезнувшей жизни — раскрытая коробка «Северной пальмиры» на письменном столе и два окурка в ребристой хрустальной пепельнице. Я обошел все комнаты и коридоры, вновь вернулся в кабинет, взял из коробки папиросу, закурил. Вполне нормальный вкус.
Сквозь толстые стены и двойные рамы снаружи не проникали уличные шумы, от плотных портьер в комнатах стоял золотистый полумрак…
Черт знает, где меня носит…
Чтобы наконец разделаться со всем, я вытащил из нагрудного кармана письмо, что уже в машине отдала мне Ирина, разорвал конверт. Почерк у нее оказался удивительно четкий и правильный, я видел такой только в старых прописях по чистописанию. Нормальный образованный человек, по моим понятиям, писать так просто не может.
«Алексей, — писала она. — Я знаю, что ты мне так и не поверил и считаешь меня шизофреничкой. Поэтому я не сочла нужным говорить тебе то, что сейчас пишу. Надеюсь, теперь твои взгляды изменились в должном направлении…» И дальше на трех страницах, в спокойном академическом тоне она сообщала мне, что квартира, где я сейчас нахожусь, является как бы опорным пунктом пришельцев, их операционной базой. Выключенной, как скала в реке, из нормального течения времени. По неизвестной причине ее прежний хозяин пропал без вести где-то в начале 60-х годов, и квартира застряла там же, как кабина лифта между этажами. И, разумеется, попасть в нее из середины 80-х так же невозможно, как сесть в ушедший двадцать лет назад поезд. Ирина предлагала, если я захочу, остаться там, где я сейчас, в роли полномочного резидента и эмиссара, то есть в такой же, какую сама Ирина занимает в нашем времени. Все необходимое для моей легализации в квартире имеется. Если меня такая перспектива почему-либо не устраивает, я могу возвращаться, как условлено, произведя определенные манипуляции с автоматикой управления. Инструкции прилагаются. Далее Ирина вдруг сбилась с официального тона.
«Алексей, чтобы не было никаких неясностей… Ты мне небезразличен, я хотела бы вновь встретиться с тобой. Я бы не должна этого говорить, но хочу, чтобы ты знал. Если же ты останешься там, то получишь возможности и способности, которые непредставимы для обычного человека. Мне будет жаль, что я больше не увижу тебя. Но ты, если захочешь, 1 августа 1972 года сможешь встретить меня утром, возле здания МГУ. Я буду там сдавать вступительные экзамены. Остальное зависит от тебя». Дальше она вновь вернулась к практическим вопросам. Письмо заканчивалось словами: «Как бы ты ни решил, тот предмет, что лежит в верхнем ящике стола, — твой. И пригодится в любой жизни. Прощай или до свидания. Ирина».
