— А ты чего стоишь? Минут десять еще ехать.
— Я в метро отвык сидя ездить. Рефлекс выработался, — ответил Левашов, но тем не менее опустился рядом, вытянул ноги, помолчал и вдруг спросил: — Слушай, Дим, тебе что, действительно совсем не страшно?
— Да в общем не по себе…
— Хожу по улицам и озираюсь, как беглый каторжник. А то представляется, что я — вообще не я, персонаж из фильма ужасов. Видел я недавно один… — Левашов передернул плечами.
— Страх есть благодетельное чувство, предостерегающее от многих опрометчивых поступков. Ладно, бог даст, прорвемся. Плохо, что мы не знаем пределов их могущества…
— Я думаю, что уже знаем. То, что уже случилось, — и есть предел. Иначе бы они нас давно прищемили.
— Хорошо бы… — с сомнением сказал Воронцов и встал. Поезд начал замедлять ход.
Только они двое вышли на перрон, и огромный безлюдный зал выглядел непривычно, даже пугающе, друзья поднялись по лестнице, свернули в плавно изгибающийся тоннель.
И остановились оба сразу, словно уперлись в невидимый барьер.
В самом изгибе тоннеля, поперек перехода, стояли два милиционера в полном снаряжении, при оружии и рациях, капитан и старший сержант, и вид у них официальный и неприступный донельзя. Пойти мимо них просто так, как ни в чем не бывало, казалось совершенно невозможным. Секунда-две, пока капитан не нарушил свое особое, многозначительное молчание, показались Левашову очень длинными.
— Вы задержаны, — сказал капитан ровным голосом. — Вам придется пройти с нами.
— Почему вдруг? — спросил Воронцов точно таким же тоном. — Мы, кажется, ничего не нарушали.
— Где нужно, вам все объяснят.
— Не выйдет, нас нельзя задерживать. Я, например, депутат… — и Воронцов опустил руку во внутренний карман. Дальше все произошло настолько быстро и неожиданно, что Левашов, собравшийся вмешаться в разговор, так и застыл с полуоткрытым ртом.
Воронцов выдернул руку из кармана, выбросил ее вперед, и капитан тоже сделал резкое движение навстречу блеснувшему металлу. И не успел.
Гулко, словно кувалдой по стальному листу, ударил выстрел. Левашов даже не понял, что произошло, и капитан еще не начал падать, а Воронцов крутнулся на каблуке и из-под руки два раза выстрелил в сержанта. Тот согнулся, прижав руки к груди. Третий выстрел сбил с него фуражку, и она покатилась по красным плиткам пола.
Острый пороховой запах повис в неподвижном воздухе.
Левашов, оцепенев, смотрел на лежащие у его ног тела в серых кителях. Воронцов схватил его за руку и сильно рванул.
— Ты что, мать… — рванул он и поволок его за собой.
Они скатились вниз по уже выключенному короткому эскалатору, слыша нарастающий гул подходящего последнего поезда.
Пустые вагоны ярко светились изнутри, и до них было совсем недалеко — через зал и перрон, — но уже раздался ласковый женский голос: «Осторожно, двери закрываются», и тогда Левашов рванулся вперед, как спринтер на Олимпиаде за ускользающей победой, вцепился в обрезиненные створки, удержал, пока вслед за ним не протиснулся в сжимающуюся щель Воронцов.
…В дальнем конце вагона дремал на диване подгулявший полуинтеллигент в сползшей на очки капроновой шляпе. Левашов опасливо на него оглянулся и показал глазами на руку Воронцова, в которой тот по-прежнему сжимал пистолет непривычных очертаний, переводя дыхание.
— Зачем? Что ты наделал? — голос Левашова срывался.
Воронцов осмотрелся по сторонам, еще раз затянулся поглубже.
— Не врубаешься, что ли? Это опять они… Только как они нас перехватили?
Дмитрий был уверен, что система защиты, предложенная Антоном, сработает. И вот… Неужели он со страху стрелял в настоящих людей? Нет, не может быть. Милиции к ним цепляться просто не за что, да и работают они там иначе. И выглядели «сотрудники» слишком плакатно-уставно: сапоги надраенные, аж с синими искрами, ремни необмятые, в лицах непреклонность…
— У тебя с собой, случаем, ничего из ихних железок не осталось? — спросил он.
— Нет… — машинально ответил Олег. И вдруг хлопнул себя по боку. — Вот же!.. — Он достал из кармана и показал Воронцову тускло блеснувший золотой портсигар.
— Что это? — Воронцов взял его, подкинул на ладони, попробовал открыть.
