Три заброса подряд дали по рыбке, еще несколько штук попались под другим берегом, потом я бросил неудачно и зацепил блесну в заломе.
Рыбацкая страсть — штука труднообъяснимая. Что заставляет человека, под дождем, когда рыба не особенно-то и нужна, а нужно как раз плыть, ловить и ловить? Менять блесны, ходить по берегу и искать лучшие места? Кто, наконец, настойчиво требует от тебя сложить спиннинг и взять длинную удочку с мухой и обнаружить, что с этого берега ею ловить нельзя, а поэтому переплыть на залом, выбраться на скользкие бревна, под которыми прет вода? «Безумие!» — скажут спокойные люди и будут правы.
Я осторожно шел по предательски качающимся бревнам залома и вел лодку, придерживая за борт одной рукой. В другой была шестиметровая удочка, я следил, чтобы она не задела леской за торчащие отовсюду сучки… Мне оставалось пройти пару метров, когда почувствовал, что лодка дальше не идет, что-то ее не пускает. Я был в таком неустойчивом положении, что не мог обернуться и посмотреть, что там зацепилось. Стал приседать, чтобы положить удочку, и нога провалилась внутрь залома. Борт выскользнул из руки, и лодка стала быстро уходить по струе. Внутри все сжалось. Нырять было бессмысленно и опасно, бежать по залому невозможно. По берегу тоже не догнать — Лена в этом месте разбивалась на несколько лесных проток, ничего хуже нельзя было придумать…
Лодка вдруг замедлилась и, задрав нос против течения, начала ходить из стороны в сторону — чалка зацепилась за торчащее из воды бревно. Веревка едва держалась на сучке, я подошел как мог близко и замер, балансируя на бревнах и не зная, что делать. Метра два было — не достать ни до чалки, ни до лодки. Я судорожно искал вокруг палку или что-нибудь… и увидел, что лодка отцепилась и поплыла. Я прыгнул! Не думая! И попал в лодку! Не на борт, не мимо, что было реальнее всего, а в саму лодку! С качающегося в воде скользкого бревна… Если бы хоть на секунду задумался, не прыгнул бы… «Какая дурость!» — ругал самого себя, выгребая со струи.
Дальше речка помчалась узкими и бурными протоками, я поднял мотор и взял в руки весло, временами дождь припускался, кипятил воду вокруг, вздувая пузыри по темной поверхности, по лодке лупил громко, а по мне мокро.
В тихой боковой протоке стояла лосиха. Задом ко мне, опустив голову под воду. Лодку поднесло совсем близко, я постучал потихоньку по веслу, она спокойно вынула голову и повернулась ко мне, не поворачивая корпуса. С темной губастой морды текла вода, из угла рта свисала водяная трава. Она проводила меня одними глазами, принимая, видно, за проплывающий пень, и снова сунулась под воду.
Было уже полчетвертого, надо было где-то обедать. Посушиться заодно. Дождик как раз стал пореже, а временами и вовсе прекращался. Это очень приятно, когда поверхности реки никто не касается. Не падает сверху во множестве, мелко или покрупнее, и не разбегается мокрыми комариными кружками. Дождь шел уже третий день, я так к этому привык, что теперь удивлялся. Откинул капюшон и недоверчиво прищурился на глаженый шелк реки. Я прямо чувствовал, как меняется мое и без того неплохое настроение. И опять улыбался, как дурачок. И очень рад был себе такому. Быть самим собой — нечастое удовольствие в жизни.
И место для обеда тут же нарисовалось. Я ткнулся в берег к небольшой моховой полянке меж елками — как раз на одного мокрого путешественника. Набрал сушняка, и вскоре над поляной заплескалось легкое жаркое пламя. Дождь и вправду прекратился, только с тальников, склоненных над водой, срывались крупные капли. Это было не в счет. Я разделся, развесил повялиться куртку и непромокаемые штаны. Приятно возиться у костра в одном свитере. И ловко, и подсыхаешь.
Еда из свежих хариусов готовится быстро. Я плеснул масла на сковородку и, пока она нагревалась, вычистил рыбку покрупнее. Солью натер. Харюзок зашипел, забрызгался маслом, запах сковородки вкусно мешался с запахом дыма, багульника и хвои. А я уже стягивал шкуру с другого хариуса, срезал пластинки прозрачного мяса и раскладывал на тарелке. Потом посыпал перцем, солью и полил оливковым маслом. Лимон разрезал и выдавил сверху.
