Он безотрывно смотрел на призрачный свет. Дверца шкафа скрипнула. Сгущёнкин инстинктивно подхватил Толечку. Тот захныкал.
– Ч-щ-щ-щ, маленький, молчи-молчи, – Сгущёнкин судорожно закачал Толечку.
Было поздно. Дверца с шумом выпала, из полки вылез и шлёпнулся на пол мерцающий пирог.
– Что за… – вскрикнул Шалтай и сел в постели. – Неужто глаза не обманывают, и это пирог с черникой?
Пирог всколыхнулся, отлип от пола и повис в воздухе. Повисев так некоторое время, пирог стал медленно приближаться. Шалтай охнул и заёрзал.
Пирог был надкусан в нескольких местах.
– Недоеденный, – сказал Сгущёнкин, успокаиваясь. Пирог жалостливо хлюпнул.
– Томится, бедняжка – посочувствовал ему Сгущёнкин. – Как не стыдно людям не доедать такие роскошные пироги! Негодяи.
Пирог расплылся от похвалы и начал бледнеть.
Толечка успокоился и развеселился. Малыш потянулся к пирожку.
– Ням-ням, – сказал Толечка пирогу. Пирог аж прослезился начинкой. И, благодарно помахивая поджаристым бочком, растворился.
В темноте послышался негромкий рокот.
– Что это? – удивился Сгущёнкин.
– Кексы, – раздалось из дальнего угла.
Сгущёнкин вздрогнул и повернулся на звук голоса.
Он не видел, как Шалтай, который посмотрел в угол первым, побледнел. В углу над полом парил бледный, подёрнутый первыми признаками разложения, толстяк. На голове у него красовалась поварская шапка, а на животе – грязный фартук.
Шалтай дико взвизгнул и подскочил:
– Бежим! Хватай ребёнка и сматываемся.
– Не спешите, – мягко попросил призрак и вплыл в стену. – Мне просто одиноко, вот я и решил, что раз Вы не испугались пирога с черникой, то и меня не испугаетесь.
– Что это за место? – удивлённо спросил Сгущёнкин, которого призрак не напугал.
– О-о… – из стены высунулась синюшная голова. – Здесь дом погибших продуктов. Они все приходят сюда. Бедняжки. Они не дают мне скучать.
– А ты-то кто?
– Что-то вроде кондитерского короля. Понимаете ли, – повар приблизился к Сгущёнкину и застенчиво отвёл глаза, – мне грустно здесь одному. Я привык быть в окружении продуктов. Вот и стал я звать пироги да кексы, конфеты. Они и набежали. Кексы я в дырявой кастрюле поселил. Они ночами скачут, шумят, крыс пугают. Всё не один.
– И то правда, – Сгущёнкин улыбнулся кексам, которые с любопытством выглядывали из-под крышки. Шалтай понял, что опасность миновала, устало вздохнул и отвалился спать.
Раннее утро застало Сгущёнкина и повара-Синяка за интеллектуальной беседой. Они обсуждали значимость фигуры коня в шахматах.
Толечка сладко спал, а Лиза вовсю играла с озорными кексами, как с мышками. Она накрывала их лапками. Они с хлопком лопались, и клубились над лапками кошки, деловито хихикая.
– Останьтесь еще на одну ночь, – сказал Синяк устало. – Всё равно сегодня не доберётесь. Целый день убьёте, и всё без толку. А так, что у нас, что у вас хоть ещё на одну ночь жизнь наладится. Сгущёнкин удивленно улыбнулся:
– Что ты, друг, пять-шесть часов и мы на месте.
Синяк грустно вздохнул.
– Тише, ребята, рассвет, – мягко заметил он разыгравшимся кексам. Они понуро заохали, захрюкали, и стали медленно растворяться.
Первые лучи прошли сквозь Повара.
Из угла высунулся объедок пирога и, всхлипнув на прощание, помахал Сгущёнкину хрустящей корочкой.
Повар растворился в дневном свете.
Угли тлели в костровище, Шалтай похрапывал на раскладушке, а Лизонька удивлённо трогала лапкой дырявую кастрюлю. Ей не верилось, что кексы просто взяли и испарились.
– Вот глупость, – добродушно улыбнулся Сгущёнкин. – Ишь ты, целый день! Я тебе точно говорю, пять-шесть часов – и дома.
