— Мой покойный клиент, миссис Агнес Диэри, уполномочила меня зачитать настоящий документ в вашем присутствии, господин директор, — сказал он голосом, который крепчал с каждым произносимым словом. — Агнес Диэри застрелили сегодня ночью. Незадолго до своей гибели она выразила желание, чтобы в случае её насильственной смерти эти бумаги стали достоянием общественности. — Копелли кашлянул и передвинул узел галстука вниз, подальше от своего резко очерченного кадыка. — Документ был составлен её покойным мужем, Томасом Диэри, незадолго до того, как он покончил жизнь самоубийством. Его вдова поставила следующее условие: если по каким-либо причинам окажется невозможным зачитать эти бумаги в вашем присутствии, их следует направить в редакции всех городских газет, мэру, председателю городского совета. Поскольку вы мне предоставили такую возможность, я желаю исполнить последнюю волю миссис Диэри и зачитать заявление её покойного супруга.
— Тогда начинайте, советник, — сказал директор с неловкой улыбкой.
Копелли ещё раз прочистил горло. Он стоял в окружении корреспондентов, державших наготове блокноты и ручки.
Копелли бросил ещё один взгляд на директора, затем звонким голосом начал зачитывать предсмертную исповедь Томаса Фрэнсиса Диэри…
Когда через сорок минут Копелли закончил, директор сделал официальное заявление: «Информация требует дальнейшей проверки». Корреспондентов же больше интересовало мнение Крэнстона. Тот сделал жест рукой, приглашая к молчанию. Ироническая улыбка сошла с его лица.
— Прежде всего — спокойствие, — сказал он. — Нам предстоит не увеселительная прогулка. Не ждите чудес, так и напишите в своих газетах. Когда интересы общества являлись предметом продажи в течение десятилетий, очистить город от дерьма за один день не удастся.
Может быть, даже за один год. Но могу сказать, что мы в состоянии сделать за один день: мы можем начать. И начнем мы именно сегодня. — Он обвел взглядом присутствующих. — То, что мы сейчас услышали, ещё не является доказательством. Это обвинения против высшего руководства города. Может быть, они справедливы все, может, действительности соответствует половина или даже пятая часть. Наша задача — подтвердить их фактами. Я буду рекомендовать мэру созвать большое жюри и просить губернатора назначить специального прокурора. И позвольте мне повторить — не ожидайте чудес. Не воображайте, что завтра проснетесь в городе с неподкупной администрацией. Для подобных метаморфоз требуется время и желание. Коррупция вызывает гниение всего, к чему прикасается. Это все, что я собирался сказать. — Крэнстон улыбнулся. — Могу добавить, что в ближайшее время я намерен сделать то, что делал в течение всей своей полицейской карьеры, — арестовать людей, нарушивших закон.
— Что вы можете сказать об игорных притонах и подпольных лотереях? — спросил один из репортеров.
Инспектор Крэнстон посмотрел на часы:
— Если вы желаете в последний раз поставить на лошадку или выиграть миллион в лотерее, у вас на это есть ровно час. Я угощу бесплатной выпивкой того, кто к полудню обнаружит в Филадельфии хотя бы одного букмекера. Это все, господа. Теперь освободите помещение, нам предстоит серьезная работа.
Шумной гурьбой вывалившись из дверей, репортеры бросились к телефонам в холле муниципалитета.
Положив руки на колени, Бэньон сидел в сверкающем белизной приемном покое больницы и задумчиво разглядывал черно-белые квадраты линолеума, которым был покрыт пол. Мимо него, бесшумно ступая на резиновых подошвах, проходили деловитые сестры, бросая на него безразличные взгляды. Он ждал здесь всю ночь с того момента, как девушка по имени Дэбби, фамилии которой он не знал, была госпитализирована; с тех пор он стал как бы частью обстановки приемного покоя.
Часы показывали девять тридцать, когда в помещение вошел усталый, раздраженный доктор.
— К сожалению, мистер Бэньон, — сказал он, — мы не можем разрешить вам пройти к больной. Во всяком случае не сейчас.
— Как она?
Доктор покачал головой:
— Боюсь, мы не в состоянии ей помочь. У неё внутреннее кровотечение, остановить его не удается. Подобные вещи случаются, когда люди пытаются покончить самоубийством, стреляя себе в сердце. Если они промахиваются, получается Бог знает что. Черт побери, неужели человек не знает, где у него сердце?
