— Да, — кивнул Рулов.
— Может, он и нам поможет.
— Может, мы сможем помочь друг другу, — поправил Корнелл.
— Вы не убивали Стоуна? — спросил Рулов.
— Нет.
— Жаль.
Милли буркнула что-то язвительное. Теперь её, казалось, уже не волновала собственная нагота.
— Послушайте, — сказала она, — никто из нас не убивал Джейсона Стоуна, даже если всем нам этого очень хотелось. Неважно, что вы думаете об этом ноже. Я не ходила в Оверлук и не видела Джейсона Стоуна вчера ночью. Мы с ним никогда не встречались. Но я немного знаю о нем. Из-за него мы и застряли здесь, вместо того чтобы жить в приличном месте, где Иван мог бы найти применение своему таланту. Нам приходится возиться с кучкой недоумков, которые используют живопись как предлог для загула. Я не была в Оверлуке. Но Иван был.
Корнелл посмотрел на Рулова:
— Зачем?
— Чтобы достучаться до лучшей стороны его натуры — если у него такая есть.
— Что вам сделал Стоун?
— Вы об этом не можете знать. Это случилось сразу после войны. Понимаете, был объявлен открытый конкурс для художников — роспись стен нового правительственного здания. Подробности вам неинтересны. Жюри приняло мои эскизы и решило заключить со мной контракт.
Это была большая победа. Я думаю, не было человека счастливее меня. Это была вершина успеха. — Он поколебался. — Не знаю, поймете ли вы меня.
— Думаю, пойму, — ответил Корнелл. — И могу предположить, что случилось.
— Стоун, — сказала Милли, произнеся это слово как мерзкое ругательство. — После всех речей и подписания контракта явился Стоун и заявил, что росписи Ивана неамериканские, подрывные и Бог знает какие еще. Он начал кампанию в своих вонючих газетах, и Иван остался ни с чем. В этих росписях не было ничего такого, да и с патриотизмом у Ивана тоже всё было в порядке. Он едва успел удрать от большевиков в семнадцатом году. Но Стоун заставил комиссию забрать награду. Потом мы узнали, что он хотел, чтобы роспись делал один из его приспешников. Сейчас, всего через пять лет, краска уже облезает. — В её голосе звучала горечь. Полные губы дрожали. — Вы представляете, что это значило для Ивана? Это просто убило его. Он уже не оправился от удара. Он мертвый внутри, и всё из-за того, что сделал с ним этот Стоун. Он не может писать, как раньше, потому что Стоун запугал его и этот страх не проходит, сколько бы он ни пил. До этого Иван никогда не пил.
Корнелл кивнул:
— Но вы говорите, это случилось пять лет назад. Что же заставило вас пойти к Стоуну вчера вечером?
Мужчина вздохнул:
— Это была ошибка.
— Скажи ему, Иван, — попросила Милли.
— У меня вновь появилась надежда. Её дала мне Милли. Объявлен новый конкурс. Общественное здание в Ричмонде. Я подал свой проект, и мне сказали, что он выиграет. Это может оказаться началом новой жизни для Милли и меня. Но я забыл, что Стоун никогда ничего не делает наполовину. Он не забыл обо мне. Он приходил сюда неделю назад и сказал, что разоблачит меня и не допустит, чтобы я получил заказ. Вчера вечером, увидев его машину, я понял, что он в Оверлуке, и решил встретиться с ним. Я не знаю. У меня были сумасшедшие мысли. Я не хотел, чтобы о моем визите кто-нибудь проведал, потому что сам не знал, что собираюсь делать.
Поэтому Милли устроила вечеринку и пригласила наших студентов. Было много выпивки, шум, неразбериха. Ну, я и ускользнул ненадолго, чтобы повидать Стоуна.
— Вам удалось поговорить с ним? — спросил Корнелл.
— Нет. Не было возможности. Там были другие люди.
— Кто?
Рулов казался смущенным:
— Трудно вспомнить. Я здорово напился, когда вернулся.
— Почему?
— Что?
— Почему вы так напились?
— Предчувствовал, что этим кончится. Кто-то узнает, что я там был. Тут мне и конец.
— Это, похоже, не все, — мрачно предположил Корнелл. — Вы помните, кто там был. Возможно, вы даже видели, как совершалось убийство.
— Я… кажется, видел.
— Кажется?
— Я же говорю, путается в голове. Теперь я жалею, что так напился, хочется вспомнить все, что видел. Но я испугался и хотел всё забыть. Ткнулся в бутылку, как страус в песок.
— Иван… — беспомощно произнесла Милли.
Он погладил её по руке и улыбнулся:
