— Зачем их делают? — спросила Лена.
Трубочист даже не посмотрел и не переспросил, просто пожал плечами:
— Чтобы дождь и снег не попадал в трубу. Только из-за них птицам порой приходится несладко.
— Почему?
— Когда холодно, они часто прилетают погреться, а потом засыпают от угарного газа и падают в трубу.
Девушка распахнула глаза:
— А потом?
— А потом жильцы вызывают нас, и мы их достаем, — пожал плечами трубочист, — был случай: кто-то привез из дальних стран экзотическую птицу. Такую яркую, с цветными перьями.
— Попугая?
— Наверное. А потом этот попугай улетел. Было уже холодно, и бедолага никак не мог найти себе места. Отощал, облез. Прилетел к трубе. Может, ему показалось, что это маленький кусочек теплой родины…
— И вы его спасли?
— Да. Успели. Он большой был, закупорил собой дымоход. Когда мы его достали, отдали хозяевам дома.
— И как он?
— Освоился. Хотя все еще тоскует по родине.
— Грустная сказка, — вздохнула она.
— Грустных сказок не бывает, — сообщил трубочист.
— А можешь меньше менторства? — поддела Лена.
Трубочист кивнул, и они пошли дальше. Еще дважды пришлось перебираться через улицы, причем второй раз не понадобились даже мостки — так близко сходились крыши домов. Наконец они перешли через улицу Медников и остановились. Эта линия домов стояла прямо на берегу моря.
Давным-давно, задолго до всех революций, здесь была крепостная стена города. Она проходила ровно над водой, чтобы не оставалось места для высадки врага. А потом, когда крепость стала ненужной, стену начали разбирать, но магистрат решил, что ее можно продать горожанам и те устроят в ней дома. Так и сделали. Разделили стену на участки, жильцы выстроили узкие фасады, выкрасили их в разные цвета, надстроили этажи, перекрыли черепичными крышами, и теперь только с моря можно было увидеть, что это старая крепостная стена. А люди жили на самом краю города, и в их окна стучался морской ветер.
Башни тоже не остались пустыми. В Медной обустроили жилье, а в другой какая-то маленькая неортодоксальная церковь открыла часовню Девы Марии. Сюда на берег приходили матери и жены просить святую заступиться за родных в далеком море. И морской ветер, врывающийся в открытые узкие окна башни, чудесным образом не трогал пламя свечей перед фигуркой святой.
Трубочист помог Лене перебраться через конек крыши и остановился:
— Ну, вот мы и на месте.
Она остановилась и ахнула. Справа были видны башни замка, подсвеченные лучами заходящего солнца, крутой дугой выгибался берег залива, обрамленный пирсами порта и увенчанный портовыми кранами, а за ними темнел лес. Слева берег выгибался такой же плавной дугой в другую сторону, и там за городом на горке поднималась над соснами розовая в закатном свете башня маяка. А под песчаным обрывом, беззаботно побросав велосипеды, стояли мальчишки, и пускали по воде окатыши.
— И что теперь? — спросила Лена.
— Теперь, — улыбнулся трубочист, развязывая полотняный мешочек, в котором что-то перекатывалось с глухим стуком, — мы будем сидеть на краю, свесив ножки, кидать в воду камешки и разговоры разговаривать.
Он шагнул с мостков на плоский скат крыши и подошел к краю. Лена уже привыкла ходить по мосткам, но старая черепица вызывала опасения.
— А мы не упадем?
— Нет, — улыбнулся трубочист. — Ведь это волшебная крыша в волшебном городе. Здесь это просто невозможно.
— Фраза, конечно, красивая… но все-таки…
— Чтобы упасть, ты должна перестать быть собой.
Лена помнила, что в книжках в таких случаях герой всегда говорил что-то обнадеживающее, и героиня тут же переставала бояться, но после целых двух ответов, один страннее другого, не почувствовала прилива смелости. Поэтому так и не решилась подойти к краю, а села рядом с высоким скатом крыши, обняв колени. Трубочист же расположился полулежа, опираясь на локоть, свесив одну ногу с края, а другую поставив на черепицу, и пододвинул к девушке мешочек, в котором обнаружились небольшие окатыши гальки.
А потом они сидели на крыше, под закатным небом и кидали в море камешки.
Лене все-таки было несколько не по себе от высоты и трудно было понять, как ему удается так беззаботно сидеть прямо на краю.
