— Совершенно верно.
— И не знаете, где она живет? Хотя бы в каком городе — или штате, если уж на то пошло?
— Не имею ни малейшего представления. — Брэнда старалась говорить ровным, лишенным каких-либо эмоций тоном.
— И никаких контактов за все эти годы?
— Так… получила от нее пару писем…
— А обратного адреса на конверте, случайно, не обнаружили?
Брэнда покачала головой.
— На конвертах стоял штамп одного из почтовых отделений Нью-Йорка. И больше ничего.
— Как по-вашему, Хорас знает, где она живет?
— Вряд ли его это интересует. Во всяком случае, за последние двадцать лет он даже имени ее ни разу не упомянул.
— Уточним: в вашем присутствии.
Брэнда согласно кивнула:
— Что ж, можно и так сказать.
— А может, тот тип, который вам звонил, имел в виду совсем другого человека? — предположил Майрон. — У вас мачехи, случайно, нет? Неужели все эти годы ваш отец продолжал жить в одиночестве, ни на ком не женился и ни с кем не сожительствовал?
— Вот именно. Лично я за прошедшие двадцать лет ни разу не видела его с женщиной.
В салоне машины снова установилось молчание.
— Интересно, кому могло прийти в голову спрашивать вас о матери после столь долгого ее отсутствия?
— Не знаю.
— А какие-нибудь мысли по этому поводу есть?
— Никаких. В течение последних двадцати лет она была для меня призраком. — Брэнда ткнула пальцем в ветровое стекло. — Поверните здесь налево.
— Не будете возражать, если я вставлю в ваш телефон «жучок»? На тот случай, если этот человек или люди снова позвонят?
Она покачала головой.
Майрон свернул в указанном направлении.
— Расскажите мне о ваших взаимоотношениях с Хорасом, — попросил он.
— Не стану.
— Только не подумайте, что я пытаюсь совать нос в ваши дела…
— Все это не так важно, как вам кажется, Майрон. Независимо от того, люблю я его или ненавижу, вам все равно придется его найти.
— Насколько я знаю, у вас имеется постановление суда, запрещающее ему к вам приближаться. Это верно?
Некоторое время она молчала, потом заговорила снова, но не о том, о чем спрашивал ее Майрон.
— Помните, как он вел себя на площадке?
— Как умалишенный. Но лучшего учителя, чем он, у меня, пожалуй, не было.
— И такого настырного и упрямого, не так ли?
— Что верно, то верно, — ответил Майрон. — Он постоянно вдалбливал мне в голову одну простую на первый взгляд мысль: избегать в игре красивости. Между прочим, это давалось мне очень непросто. Как и общение с ним в целом.
— Совершенно верно. А ведь вы были просто знакомый мальчик, который почему-то ему понравился. Теперь представьте, легко ли было мне, его родному ребенку, жить с ним в четырех стенах и ходить в его компании на площадку? Особенно если принять во внимание его сумасшедшую, какую-то болезненную любовь ко мне. Он боялся, что я уйду из дома и брошу его.
— Как мать?
— Да.
— Что ж, — сказал Майрон, — похоже, атмосфера у вас в доме была слегка удушливой.
— Удушающей! Вот какой она была. И не слегка, а по полной программе, — уточнила Брэнда. — Три недели назад наша команда проводила показательную игру в спортивном зале школы «Ист-Ориндж». Надеюсь, знаете, зачем это делается?
— Разумеется…
— Ну так вот: пара старшеклассников из толпы зрителей чересчур возбудились. То ли напились, то ли находились под воздействием наркотиков, то ли просто выпендривались. Точно не знаю. В общем, эти парни вдруг стали выкрикивать в мой адрес различные оскорбления.
— Какого рода?
— Всякие мерзости, ясное дело. Большей частью, по поводу того, что бы они со мной сделали, если бы я оказалась в их власти. И мой отец вскочил с места и бросился на них.
— Не могу его за это винить.
Брэнда покачала головой.
— В таком случае вы точно такой же неандерталец, как мой отец.
— Почему же?
— Мне непонятно, с какой целью, окажись на месте отца, вы полезли бы в драку с этими сосунками. Чтобы защитить мою честь? Но мне, между прочим, двадцать пять лет. Я взрослая женщина и вполне в состоянии за себя постоять, если возникнет такая необходимость. Но на мой взгляд, такой необходимости не было. А все эти рыцарские рассуждения о благородстве в качестве контраргумента и гроша ломаного не стоят.