Поднявшись с кресла, Стенин поспешил в спальню. Открыл дверь ключом, который теперь постоянно носил с собой, вошёл и включил свет. Пелагея сидела на кровати, сгорбившись, чуть покачиваясь и издавая звуки одновременно похожие на стон и на вой.
— Эй! Спокойно, всё хорошо! — произнёс Стенин. Он рассудил, что девчонка испугалась, когда очнулась в тёмной комнате, и выругал себя за то, что не продумал всё как следует. Нужно было включить свет в ванной комнате и оставить дверь приоткрытой.
Пелагея умолкла, посмотрела на него. Глаза у неё были мутные, заглянув в них, Стенин подумал об осенних лужах, в которых отражается пасмурное небо. Она медленно моргнула, лицо сморщилось.
— Я... не дома, — сказала Пелагея безжизненным голосом. — А где я?
Меньше всего Стенину хотелось что-то ей объяснять. Серьёзный разговор он решил отложить до того времени, когда она начнёт хорошо соображать. А пока...
— Ты в гостях, — пошёл он по пути обмана. — Пришла в гости и уснула.
— Да? А где... где все?
Стенин даже не пытался вникнуть, кого она имела в виду. У него сейчас было одно желание — чтобы девчонка опять уснула.
— Ложись, ещё поспи.
— Не хочу, — казалось, мышцы её шеи настолько ослабли, что с трудом удерживали голову. — Я хочу ещё выпить.
Стенин подошёл к тумбочке, налил из пластиковой бутылки в пластмассовую кружку тыквенного сока.
— Вот попей.
Пелагея взяла кружку, поднесла к губам и в этот момент её руки задрожали, немного сока выплеснулось на колени. Она как-то заторможено выругалась и с жадностью осушила кружку.
— Ещё? — спросил Стенин.
Секунд десять Пелагея молчала, словно пытаясь сообразить, что только что выпила, потом буркнула недовольно:
— Это не то... Я хочу выпить. Я сейчас за самогонкой схожу, только... только у меня бабок нет... У Лешего нормальная самогонка, я сейчас к нему... — она встала с кровати, пошатнулась и снова села. — Сейчас... сейчас схожу... Я быстро, одна нога там, другая... — икнула, — другая тут.
Глядя на неё, Стенин рассудил, что ему тяжко придётся в ближайшее время. Впрочем, иного он и не ожидал. Как говорится, назвался груздем...
— Я сейчас, — продолжала бормотать Пелагея, бессмысленно глядя в пол перед собой и чуть покачиваясь.
Стенин вышел из комнаты, не забыв закрыть дверь на ключ. Скоро вернулся с бутылкой пива, в которую добавил снотворного. Он считал, что у пагубных пристрастий должен быть финальный аккорд — последняя сигарета, последняя рюмка, последняя бутылка пива. Это как жирная точка в конце печального повествования. Так что, отдав пиво Пелагее, он верил, что поступает разумно.
Она пила так, словно от скорости поглощения зависела её жизнь. Сделав с десяток глотков, отдышалась и снова припала губами к горлышку. Стенин подумал вдруг, что если этой девчонки не станет, то о ней никто не прольёт ни единой слезинки. Она из тех людей, до которых никому нет дела. Ненужный человек, одна из тысяч — нет, миллионов — ненужных. Логика говорила, что если в одночасье все эти люди вымрут, то мир станет чище, спокойней, безопасней, однако совесть была с логикой не согласна. Ох уж эта совесть. Стенин помнил, что ещё несколько лет назад она особо его не беспокоила, и жилось в те времена как-то проще.
Допив пиво, Пелагея проворчала:
— Не то... я хочу самогонки.
Стенин забрал у неё бутылку.
— Ложись, поспи. А если тебе в туалет приспичит... — он понял, что девчонка его не слушает и повысил голос: — Посмотри на меня! — указал пальцем на дверь. — Вон там туалет! Ты меня поняла?
Она размашисто кивнула.
— Да... я сейчас за самогонкой... к Лешему... у него дешёвая, — зевнула и принялась что-то почти беззвучно шептать. Её голова приподнималась и снова опускалась.
Сненин понял, что ей хватило бутылки пива, чтобы снова опьянеть. Вполне предсказуемая реакция, как говорится, выпила на «старые дрожжи». Да и снотворное, похоже, подействовало. Он попытался уложить её на кровать, но Пелагея неожиданно встрепенулась, уставилась на него злобно и закричала:
— Ты кто?!
— Успокойся, я друг.
— Какой на... на... на хер друг?! Отвали от меня, урод! — она плюнула ему в лицо. — Отвали!
