Огородил купец у себя на дворе, по собственному рисунку, какую-нибудь невообразимую нескладную постройку: теперь – протокол… отступление от строительного устава…
Или: начнет тот же купец выкачивать из своего погреба на улицу смрадную миазматическую жидкость и распустит зловоние по всему захолустью: теперь – протокол… несоблюдение санитарного устава… обязательное постановление и т. д.
А прежде:
– Что это, Иван Семеныч, ты… тово… – говорит комиссар, – сам увидит – не хорошо!.. И мне за тебя достанется.
Четыре стертых или так называвшихся «слепых» полтинника в руку – и смотрительный устав обойден.
Или:
– Что это, Иван Семеныч, ты весь квартал заразил?…
– Мне и самому, брат, тошно, – отвечает купец, – да что же делать-то! Три года не выкачивали. Капуста, Ермил Николаевич, действует!.. Заходи ужо, милый человек… Портфеинцу по рюмочке выпьем…
Санитарная часть обойдена.
Комиссар был на ногах чуть ли не все двадцать четыре часа в сутки…
То он подойдет к будке и свистнет по зубам задремавшего старика будочника. Необыкновенный тип представляли из себя будочники. Они выбирались из самых неспособных и бессильных солдат. Мастеровой и фабричный народ называл их «кислой шерстью». То отколотит извозчика, приговаривая: «Я давно до тебя, шельма, добираюсь!»
– Ваше благородие, там, на Яузе, мертвое тело к нашему берегу подплыло. Пожалуйте! Хозяин к вам послал… опасается. Мы было хотели его пониже, к Устинскому мосту спустить, чтобы из нашего кварталу… А хозяин говорит: беги к Ермилу Николаевичу. Надо полагать, давно утопился, по той причине – оченно уж распух…
Комиссар на месте. Кричит, ругается, дерется, командует.
– Давай багор! Тащи!..
– Я не полезу!
– Что ж, сам я, что ли, должен лезть… Кто я?
– Мы знаем, что ты ваше благородие, а только я ни в каком случае не полезу. В ем теперича пудов двадцать есть, его и вытащить невозможно.
– Молчать! – и т. д.
– Ермил Николаевич, хозяин приказал, как собственно завтрашнего числа у нас поминки по Матрене Герасимовне, так вот именно приказали доложить… Архимандрит хоронить будет…
– Стало быть, обед рыбный будет…
– И рыбный, и такой – обыкновенный.
– Буду.
И сидит комиссар на почетном месте с духовенством, отдавая предпочтение свежей икре перед паюсной.
– У кого какой вкус! По мне свежая икра несравненно лучше паюсной, – говорит он, забивая рот блином, густо наслоенным свежей икрой.
– И я того же мнения, – соглашается с ним отец протоиерей.
– Ермил Николаевич, не оставьте нас своим посещением: дочку просватали. Завтра сговор.
– Всенепременно!
И сидит комиссар на купеческом сговоре в отдельной комнате и дуется с купцами в трынку, принимая каждые четверть часа по стакану лиссабонского.
«Предписываю вашему благородию с получением сего немедленно произвести опись имущества и охранить оное несостоятельного должника, московского третьей гильдии купца и т. д.»
И едет Ермил Николаевич с писарем, понятыми и добросовестными свидетелями творить волю пославшего…
– Шуба соболья! – выкрикивает охранитель.
Писарь записал.
– Что ты, в первый раз, что ли, на описи-то? – говорит тихо Ермил Николаевич.
Писарь вытаращил глаза.
– Пиши: «меховая».
– Ложек серебряных…
Писарь записал.
– Да металлических!.. Черт тебя возьми! Металлических… Я такого дурака еще не видывал!..
Он был в своем квартале мировой судья.
– Иван Семенов, помирись ты с этой анафемой. Ведь тебе же хуже будет, если она дело направит в управу благочиния.
– Обидно, Ермил Николаевич, обидно мириться-то, ведь я по первой гильдии.
– Ну, дай ты ей пятнадцать целковых…
– Ну, так и быть, получи! Только нельзя ли ее хошь дня на три в часть посадить…
– Уж сделаем, что можно.
– Позвольте узнать, в каком положении мое дело? – спрашивает, подходя к столу, средних лет женщина.
– Вы Анна Клюева? – скроивши важную мину, спрашивает комиссар, – вдова сенатского копииста? По происхождению – дочь унтер-офицера карабинерного полка?
– Да-с.
– Тэк-с. А вы давно кляузами изволите заниматься?
– Помилуйте, какие же это кляузы, когда он на паперти меня прибил…
– А свидетели у вас есть? А доктор вас свидетельствовал?
– Помилуйте…
– Вы нас, матушка, помилуйте! И без вас у нас дела много. Вы женщина бедная, возьмите пять рублей и ступайте с богом. А то мы вас сейчас должны будем отправить к частному доктору для освидетельствования нанесенных вам побоев, тот раздевать вас будет… Что хорошего – вы дама.
