— Стыдно… — вздохнул Ирон. — Глупо, но иногда я забываю, что ты человек. Я мог бы сказать, что повидал в своей жизни много всякого, и ты, как бы ни старалась, вряд ли даже специально сможешь организовать зрелище, способное меня смутить или отвратить. Могу рассказать, как когда-то сам лежал окровавленной, грязной, сломанной развалиной на холодном каменном полу, и скулил, и молился, чтобы в коридоре не зазвучали шаги. Чтобы не снова… Хотя нет, пожалуй, это всё же не для твоих ушей. Могу напомнить, наконец, что при желании могу прекрасно видеть сквозь одежду и слышать, что ты делаешь за стеной — я, всё же, фейри. Но ты человек, да ещё и очень молодой. Потому давай так: ты позволишь мне за тобой ухаживать, я буду отворачиваться и отключать все чувства, когда скажешь. Как тебе идея?
Нельзя покупаться на жалость к нему. Нельзя. Но всё же…
“Это леди Тумана сделала с тобой? Она бросила тебя в темницу?”
Губы Ирона дрогнули.
— Нет, это случилось задолго до гарема. Там тоже всякого хватало, но настолько унизительно и страшно уже не было: со временем всему учишься. А тот случай… Я был молод, моложе тебя, если брать эльфийский эквивалент. И, пожалуй, наивен. По крайней мере, мне хватило глупости сначала полезть во взрослые игры, а потом раскрыть секрет своего происхождения без оглядки, просто доверившись. Это была… ошибка. И хороший, но уж очень дорогой урок. А теперь давай-ка я отнесу тебя, куда скажешь. И заодно наложу чары на твою кровать.
— Чары?
— Чтобы ты не упала. Мы скоро доберёмся до берега. И знаешь, что-то мне подсказывает, что встреча с землёй будет не самой мягкой…
*
— Вот так, — сказал Ирон мягко, укутывая меня в одеяло, — теперь тебе тут будет немного уютней.
Уютней — это, пожалуй, не то слово… Уж не знаю, что он сделал с постельным бельём, но ощущения были безумно приятными. Я будто бы куталась в мягкий, успокаивающе-прохладный хрустящий мох, пахнущий водой, лесом, свежестью, ночью, цветами… Где-то на грани слышимости застрекотали-запели цикады. Я почувствовала себя так, как будто вся грязь этого мира отступила прочь, оставив меня наедине с природой — и собой…
“Как ты это сделал?”
— А что, не нравится? Могу убрать, хотя…
“Нет, это потрясающе! Просто я не совсем понимаю, что это за волшебство. А я не очень люблю не понимать”, — особенно в свете последних событий. И если речь идёт об эльфах в принципе и Ироне в частности.
Он понимающе улыбнулся несказанному и ответил:
— Тебе не помешало бы поспать: что-то мне подсказывает, что после прибытия на берег тут станет немного шумно. А это — всего лишь небольшое пожелание спокойной ночи, но только на манер сидхе. Помогает в трудные минуты, очищает разум, ограждает от кошмаров. Полезная штука. К тому же, наглядная демонстрация.
“Чего?”
— Я подумал, что ты видела магию сидов только с одной стороны, худшей. Даже ужасной, пожалуй. Но у неё есть и другая грань…
Я невольно улыбнулась, нежась в объятьях чар.
“На самом деле, это ты мне не обязан доказывать, — заметила я. — Ведьминскую традицию тоже принято считать ужасной. Да и вообще всю примитивную магию, если уж на то пошло. Моя наставница любила говорить, что сейчас, в век расцвета техномагической артефакторики, люди вообще начали понемногу забывать, что такое настоящая магия. И насколько она ужасна. И прекрасна одновременно. В наше время привыкли к магии послушной, ручной, как котёнок, обезличенной и полностью покорной человеку. Это, наверное, правильно. Это прогресс. Но всё же такое отношение искажает восприятие. Между тем, настоящая, исконная магия всегда такая: прекрасная и ужасная одновременно. И, коль уж ты в неё вляпываешься, то в любой момент можешь получить невиданное могущество. Или умереть ужасной смертью. Причём и то, и другое одинаково вероятно. Ведьмы практикуют именно такую магию, потому не думай: я действительно понимаю”.
Ирон тихо рассмеялся, и мне почудилось, что этот звук ласкает кожу и оседает пыльцой на ресницах.
— Верно и метко сказано. Это, кстати, любой древней магии касается. Например, очень любопытно наблюдать, как эволюционируют представления о моём народе в разных мирах, особенно в тех, которые мы перестали навещать открыто. Первые столетия они боятся нас. Не забывают носить с собой железо на теле, опасаться порогов, оставлять молоко для пикси, чтобы они не обглодали пальцев, носить с собой мелкие монеты, не оглядываться на голоса, отличать подменышей… Но потом годы идут, и страх стирается из памяти поколений. Они помнят, что мы были прекрасны, волшебны, что владели любовной магией и выдавали правильных сироток замуж за не менее правильных принцев (и наоборот, собственно, тоже случалось, хотя и реже). Прошло пару столетий, и они уже забыли контекст и детали. Осталась лишь красивая мишура. Да что уж там! Даже в Тавельни в последние годы про нас всё чаще пишут романтические книги. Забавно, верно? Каких-то несколько столетий — и вот в человеческих сказках мы уже стали прекрасными, мудрыми, добрыми и волшебными. Что в принципе правда, даже пункт про доброту, как ни странно… По отношению к некоторым мы действительно бываем добры. Другой вопрос, что это лишь одна сторона правды.
