Мы спускались с горы, навстречу солнцу.
Кир поморщился. Ясно, что вопрос: «А на самом ли деле было?» — самый нестерпимый для верующих.
— ...И воздвиг он в душе своей Храм, — как бы про себя, не для моих неблагодарных ушей, бормотал Кир. — И были стены этого Храма прочней сотни крепостных, и достигали они небес...
— А... настоящий храм... есть? — снова не удержался я от бестактности.
Кир глянул на меня с сожалением: настоящий Храм должен быть в душе! — но тем не менее кивнул на пыльный купол, поднимающийся над крышами поселка. Но что-то я не заметил там креста. «Механический цех, наверное», — подумал я. В те годы многие храмы были механическими цехами. Спустившись, мы шли по пыльной улице. Кир молчал. Потом он распахнул калитку в высоком заборе, и мы вошли в заросший дворик, поднялись на крыльцо. В полупустой комнатке пыльный луч солнца косо бил в пол. Мы постояли молча.
— Вот здесь... в этом луче... я и увидел, — выговорил Кир.
Я изумленно поглядел на него... нормальный вроде парень? И Кир четко просек мой взгляд, усмехнулся:
— Да... абсолютно нормальный парень... в университете учусь... — С последним словом он явно замешкался, не сказать ли «учился». — И вдруг!.. Отдыхать приехал... вот эту комнатку у Жоза снял...
Мы молчали. Надо было говорить дальше, но я испугался, верней — разволновался. С чего бы это? Да просто мне понравился Кир, из пропасти, можно сказать, вытащил меня... А теперь, боялся я, начнется что-то мучительное — придется кивать и улыбаться. С трудом. Вряд ли «знамение», о котором порывается рассказать Кир, окажется качественным, наверняка что-нибудь несусветное и при этом ужасно банальное: златые одежды... полный любви взгляд... что-то есть в этом невыносимое.
— А почему, кстати, Жоз? Что за имя? — «заинтересованно» воскликнул я.
От этого «кстати» Кира покоробило. Ничего себе «кстати»!.. Явно — ни в грош не ставят его слова!
— ...A-а... чушь! — после долгой паузы ответил Кирилл. — В футбол он играл за местное «Торпедо». Жаирзиньо прозвали его. Жоз, короче.
Кир отводил глаза, явно обиженный моим отношением. Но что я мог? С горящим взглядом выслушивать его, страстно поддакивать? Это и ему бы показалось дурным вкусом!
— В общем, был я в местной епархии... — Закрывая тему, Кир безнадежно махнул рукой.
Вот и хорошо! Я давно уже переминался с ноги на ногу, мечтая выскочить.
— Вопрос, наверное, неуместный... но сортир где?
— Во дворе, разумеется, — холодно сказал Кир.
Прямо через заросли я устремился к «скворечнику».
— Эй, черепастый! — донеслось до меня. Помнит, оказывается!
Я послушно застыл. Жоз входил в калитку.
— Вербовал? — Он кивнул на окно постояльца.
Что я мог ответить ему?
— Сонька тоже говорит — креститься... Но ее я понял: у нее венчанье на уме!
Я только знаю, что у меня на уме.
— ...А что команда скажет?! Тренер? — напирал Жоз. — Так передай ему... — Он кивнул на окна Кира и характерным жестом стукнул по сгибу руки.
Почему я должен «это» передавать?!
К счастью (оказывается, и счастье ходит рядом), Кир сам вышел на крыльцо и все увидел.
Жоз, неожиданно смутившись, начал чесать сгиб руки.
— Ну что... может, опохмелимся? — Кир неожиданно вынул из сумки бутылку. Вот это гуманный жест!
Потом я все же добрался до «скворечника», сидел там, пытаясь отвлечься, с куском газеты в руках: «Когда же коммунист станет настоящим хозяином производства?!» Тоже вопрос! Мне-то казалось, что он давно уже стал!
«В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог.
Оно было в начале у Бога.
Все чрез Него нáчало быть, и без Него ничто не нáчало быть, что нáчало быть.
В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков.
И свет во тьме светит, и тьма не объяла его».
Кир бормотал это безо всякого выражения. Все в липком поту, мы поднимались с ним по спиральной дороге, никуда не сворачивая, и наконец уткнулись в железные ворота с табличкой: «Санаторий “Горный воздух”. Управление делами ЦК КПСС».
— Мне кажется, мы не туда идем, — сказал я, но Кир не прореагировал.
Он уверенно вошел в калитку, помахав пальчиками женщине в будке, и я за ним. «Вход в Иерусалим»?
Тут было совсем другое дело! Песчаные желтые дорожки, окаймленные цветами, повсюду строгие стрелки: «Терренкур № 2», «Терренкур № 8» — просто разбегались глаза!
