В годы, когда Ричард увлекся скачками и лошадьми, владелец лошади должен был сам поучаствовать в скачках, либо, если не позволял возраст или имелись иные ограничения, пригласить вместо себя какого-нибудь молодого конюшего. Ричард принимал участие в состязаниях сам.
Много побед было на счету Ричарда Мелтона, он был известен, ему завидовали. Но кому-то его победы встали поперек горла — его оклеветали, обвинив в том, что одна из его лошадей не чистокровка, а рождена от кобылы, не учтенной ни в каких родословных, что было запрещено по правилам разведения скакунов. Мелтона перестали ставить на скачки и принимать на состязания его лошадей.
Дела Ричарда резко пошли под гору, конюшня опустела, слуги один за другим стали уходить от него, пока не остался один только Гарри. Он никогда не беспокоился о своем жалованье, каковое получал весьма нерегулярно, однако не возражал против того, чтобы быть у Ричарда и слугой, и поваром, и дворецким.
Гарри умел все держать в своих руках и отличался поразительной, трогательной преданностью хозяину — Ричард знал: такого сокровища не найти ему и за все европейское золото. Правда, Гарри всегда говорил то, что думает, и никто не мог его ни остановить, ни переубедить. Княгиню Екатерину Гарри возненавидел с первого взгляда. Впрочем, в этом не было ничего необычного — Гарри всегда ревновал хозяина к его многочисленным дамам. Правда, на сей раз его ненависть была особенно сильной, возможно, потому, что Екатерина была русской, а всех русских Гарри, к сожалению, без раздумий ставил на одну доску с их царем Александром, которого опасался и презирал и не скрывал этого.
Ричард даже побаивался, что однажды ночью найдет Гарри с располосованным от уха до уха горлом или с торчащим в спине ножом. С другой стороны, несмотря на все свои недостатки, Гарри оказался незаменимым спутником отправившемуся в изгнание Ричарду. Помимо всего прочего, Гарри оставался ниточкой, связывавшей Ричарда с родной Англией, где ему единственно хотелось бы жить, но, вероятно, навсегда теперь для него недоступной.
С внезапным отчаянием он подумал о том, что ждет его в будущем. Неужели ему всю оставшуюся жизнь придется перебираться из одной иностранной столицы в другую? Стать королевским прихлебателем, нищим придворным, который должен за свой ужин заниматься любовью с пожилыми красотками или доить карман какого-нибудь молодого, глупого, прожигающего жизнь аристократа?
Эта мысль испугала Ричарда, а накативший приступ ностальгии заставил его встать с кровати и подойти к окну. Створки окна были слегка приоткрыты, и он всей грудью вдохнул холодного воздуха.
Внизу был внутренний дворик, за которым начинался дворцовый парк с его сверкающими на солнце фонтанами, белеющими среди деревьев мраморными статуями, искусственными озерцами и стоящей среди аккуратно подстриженных кипарисов беседкой — «греческим храмом». Однако Ричарду виделись не слишком ухоженные и потому привлекающие естественным видом лужайки возле его дома в графстве Хартфордшир, неровный склон, сбегающий круто к ручью с играющей в нем форелью, а за ручьем — густой дикий лес, в котором гнездятся фазаны. Графство располагалось неподалеку от Лондона, на юго-востоке Британии, и по мере роста британской столицы Хартфордшир приблизился к Лондону, так что из-за удобного расположения графство заселяли преимущественно аристократы, что подхлестывало местную экономику. Росло и население, и промышленность графства. Иное дело, что во всем этом благополучии не было места опальному Ричарду Мелтону.
Но какое место он занимает в Вене?
Что Ричарду нужно от этих балов, маскарадов, от этой проклятой гнилой дипломатии? Ему по душе совсем другое — горьковатый ветер, проносящийся вдоль долины Леа, запах сырой земли, звук далекого охотничьего рожка, стук лошадиных копыт о землю и ржание любимой лошадки, мягкий шелк ее гривы…
За спиной Ричарда грохнула от пинка ногой дверь — вошел Гарри с кувшином горячей воды в одной руке и тазиком для бритья — в другой.
— Встретил в коридоре узкоглазых рабов ее высокой светлости, — оживленно объявил Гарри. — Говорят, чтобы вы поторапливались, командир. Злодеи не знают покоя, как говаривала моя матушка-старушка.
