Ричард был одним из них.
В нем было нечто такое, что с неимоверной силой притягивало ее, заставляло ее сердце биться сильнее, когда он приближался к ней. Сегодня вечером она должна быть неотразимой для него — с этой мыслью Екатерина наклонилась ближе к зеркалу. О… а вот и тонкие, почти незаметные морщинки в уголках глаз — первое предупреждение, что молодость уходит, а красота вянет. Пока что эти морщинки легко скрыть, но придет день…
Екатерина вздрогнула, затем громко и требовательно позвонила в колокольчик, вызывая служанок. Ей нужен массаж, ванна, а затем лосьоны, духи, мази, пудра — все, чтобы приготовиться к сегодняшнему балу-маскараду.
А Ричард Мелтон в своей спальне медленно переоделся в сюртук и брюки, сшитые Вестоном с Бонд-стрит. Этот костюм вызывал зависть у многих знатных гостей конгресса. И было почему!
Лондон приобрел в те годы высокую репутацию столицы роскоши, а Бонд-стрит стал настоящим галантерейным раем для состоятельных и ни в чем себе не отказывающих господ. Расцвел дендизм — специфически английский феномен, изначально возникший как особая модификация английских традиций щегольства и джентльменства при сохранении исходного набора таких национальных черт, как сдержанный минималистский стиль в одежде, налет спортивности, клубная культура и соответствующее — джентльменское — поведение. Счастливо избегнув революционных и военных потрясений, Лондон уверенно оказался впереди Парижа по части моды. Именно в это время происходит расцвет портновского ремесла: непревзойденными в этом деле считаются Швейцер и Дэвидсон, а также Вестон и Мейер.
Пожалуй, для изнеженного георгианского денди, еще не испытавшего на себе влияния зарождающейся Викторианской эпохи, у Ричарда были широковатые плечи. Однако когда слуга закончил одевать его и галстук был безупречно повязан на шее, Ричард взглянул в зеркало, придал лицу модное выражение пресыщенности и скуки, положенное каждому уважающему себя денди, и остался доволен собственным безупречным по части дендизма видом.
Для довершения модного образа он взял часы, дабы уложить их в жилетный карман, и в эту секунду раздался громкий стук в дверь. Слуга Ричарда, кривоногий лондонский кокни со шрамом через всю щеку — у низших слоев населения столицы Британии увечья разной степени тяжести не были редкостью, — пошел открыть. За дверью стоял флигель-адъютант. Мундир его был ослепителен, вид — торжествен.
— Его величество император России просит к себе господина Мелтона, — церемонно провозгласил он на некоем подобии английского.
— Хорошо. Скажи, сейчас будет, — ответил ему слуга и, повернув лицо шрамом к пришельцу, оглушительно захлопнул перед его носом дверь.
— Вас желает видеть этот русский павлин, — передал слуга своему господину, хотя особенной надобности повторять то, что с усердием проговорил флигель-адъютант, блистая мундиром, совершенно не было, Ричард и сам все прекрасно слышал. — Вот черт, минутки не дадут вам посидеть спокойно.
— Верно, Гарри, однако у бродяг нет выбора.
— Это вы напрасно о бродягах, командир. Мы не нищие какие-нибудь, хвала Всевышнему.
— Да, но только пока нас держат здесь, Гарри. Так что не будем забывать, кто нам масло на хлеб мажет.
— Про масло я не забываю, командир, а вот их соус мне очень не нравится. Повсюду так и шныряют, так и подсматривают — мурашки по коже. И это называется гостеприимство! Да если бы меня кто так принимал, я бы придушил его, вот что бы я сделал.
— Верю, — сухо ответил Ричард, — но пока что уйти нам некуда. И потому лучше оставить эти чувства при себе.
— Да, командир. Не волнуйтесь, я потерплю, — ободряюще сказал Гарри и, уже тише, добавил: — А из Англии ничего нового?
— Ничего, если не считать того, что мой драгоценный кузен, маркиз, пребывает в полном здравии. На прошлой неделе обедал с принцем-регентом.
— Проклятье! Чтоб его понос прошиб после того обеда.
— Искренне присоединяюсь к твоему пожеланию, — вздохнул Ричард Мелтон, — но, к сожалению, в Библии сказано, что зло расцветает, словно зеленое древо, так что мой достопочтенный кузен, скорее всего, провел приятный вечер.
