– Отлично. Желаю вам успешного исхода.
Борису показалось, что ученый хочет что-то добавить, но тот помолчал и дежурно произнес:
– Удачи!
Может, Генрих и хотел сказать больше, но попытки вытянуть информацию явно были обречены на провал. Борис вздохнул и отложил телефон в сторону.
Вечером в палату вошла сестра – неприметная худенькая девушка с лицом подростка и короткой стрижкой. Тоненьким певучим голоском она поинтересовалась, не желает ли больной выпить успокоительное на ночь – завтра у него трудный день. Боря отказался, скорее потому, что не хотел проявлять слабость перед девчонкой. На душе было муторно. Медсестра погладила его по плечу и протянула тихонько:
– Держитесь! Дай вам Бог!
Она вышла, осторожно прикрыв за собой дверь. Борису почему-то стало немного спокойнее. «Я подумаю обо всем завтра», – решил он и, усмехнувшись, вспомнил Скарлет О’Хара. Через несколько минут пациент заснул.
Все идет хорошо, пока защитная реакция не становится избыточной. Тогда постоянный потенциал опускается ниже оптимального во всех зонах мозга. Становится труднее и труднее испытать радость или печаль. Блекнут краски окружающего мира.
Н.П. Бехтерева
Утро в больнице началось необычно. Звук пожарной сигнализации и запах дыма однозначно свидетельствовали о том, что кто-то пренебрег правилами пожарной безопасности. Борис сонно потер лицо и попытался определиться в пространстве. Часы на мобильном показывали шесть тридцать пять. По сути через сто пятнадцать минут Бо уже должен был лежать в операционной. С минуты на минуту могла появиться милая протяжная сестричка, чтобы воткнуть ему дозу успокоительных: пережать вену жгутом выше локтя и отправить в путешествие по ней чудесное лекарство... Препарат смешался бы с кровью, и вместе они принялись бы за работу над мозгом: не надо сопротивляться, все будет хорошо. После этого Бориса могли не иметь в виду. Точнее, его мозг перестал бы дружить с телом. Впрочем, у него хватило бы сил ответить на вопросы анестезиолога. «Есть ли аллергия?» – «Нет, и никогда не было». – «Сердце не шалило?» – «Не знаю, где оно находится. И вообще, дорогой товарищ, у меня все в полном порядке, кроме мозга. Он, вероятно, совершает последние усилия в своей нормальной жизни, пытаясь ответить на ваши вопросы».
Пока ни сестры, ни анестезиолога не было и в помине. Палата все сильнее пропитывалась гарью. Боря встал и приоткрыл дверь. О Господи, в больнице творилось что-то ужасное.
Люди в панике выбегали из палат, расталкивая друг друга. Сорок пациентов хирургического отделения превратились в единый организм, у которого отсутствовал центр координации. В целом этот огромный сорокаглавый дракон хотел вырваться из опасной зоны, но не понимал, какую часть тела нужно спасать в первую очередь. От растерянности и паники он пропихивал в узкий проем то руку, то голову, но целиком туловище никак не помещалось в тесном пространстве. Дракон нервничал, менял местами части тела, но ситуация оставалась неразрешенной. Частями тела в воображении Бориса предстали больные, которые пытались втиснуться в запасной выход, не давая возможности упорядочить движение.
Бо мощным движением плеча выбил закрытую часть двери и увеличил этим пропускную способность в два раза. Народ хлынул на лестницу. Борис удивлялся, как паника влияет на людей, превращая их в стадо обезумевших животных, где каждый – сам за себя. Все наработанные веками и в последнее время утраченные принципы человеческого общежития напрочь исчезли из поглощенного страхом сознания. Только один парень, лет двадцати пяти, очень худенький, с огромными синими глазищами и небольшой аккуратной бородкой, пытался вместе с Борей как-то участвовать в нормализации процесса. Он вежливо отстранял лидеров эвакуации и просил дать возможность выйти более пожилым пациентам и женщинам. Как ни странно, его слова магически действовали на безумцев, и они подчинялись. Паренек как будто не чувствовал гари, дым словно не попадал ему в огромные глазищи, которые гипнотически приковывали к себе взгляд. Борис крикнул ему:
– Оставайся здесь, братишка, я посмотрю, что в палатах.
