И что если рвануть через площадь с закрытыми глазами, мотобайк пройдет сквозь трафик, как нож сквозь масло. Как в сказке.
В Москве. Архитектуры в городе, помимо древних храмов, нет. Старинные двухэтажные дома, обвитые балконами, во французском колониальном стиле, изуродованы азиатским бытом до неузнаваемости. Современные богатые отели представляют собой убогую, как в Москве башенки, стилизацию под древний стиль. Особое впечатление производит новая муниципальная застройка, жилье, эти приземистые каменные джунгли, коробки, перенаселенные муравейники. Стены таких домов как будто несут следы обстрелов, они изъедены дырами, трещинами. Однако это не пулевые отверстия, это обычное воровство цемента. Его в процессе строительства не докладывают в бетон, отчего бетон становится хрупким.
При сдаче такой дом выглядит идеально, но уже через несколько лет его словно поражает страшное кожное заболевание. Это начинается эрозия, разрушение. От сотрясений и напряжения – перенапряжения – в бетоне образуются дыры, поры. Влага, чья концентрация в сезон дождей немыслима, проникает к железному каркасу несущей конструкции и разъедает ее. Так что еще через пару лет такой дом стоит только на честном слове. И вотвот рухнет.
Сегодня я попросил Сована отвезти меня в деревню ткачей. Когда-то, давным-давно, в одном романе я прочитал фразу «мы любили гонять на мотоцикле по деревне ткачей в Камбодже». Что это была за книга, не помню. Но фраза, сказанная с восторженным апломбом, засела в голове. Чтобы выгнать ее оттуда, следовало выкурить трубочку-другую – и найти эту деревню.
За городом путь лежал вдоль Меконга (Пномпень стоит на слиянии Меконга и его притока, реки Тонле Сап, которая в сезон дождей из-за разбухшего Меконга часто поворачивает в обратную сторону). Через полчаса мы свернули с трассы, пересекли пальмовую рощу. Под колесами пошла проселочная дорога. Ее краснобурый цвет – в сочетании с зеленью пальм – это классическая цветовая гамма здешних мест. Палитра, которая навсегда въедается в сознание.
Меконг прятался за домишками, время от времени широкая вода мелькала в створе переулка – и исчезала снова. Только болотный запах говорил о том, что она рядом. Это была единственная улица на всю деревню, или несколько деревень, не знаю. Они просто перетекали одна в другую, и пока мы ехали – десять, двадцать минут – деревня не кончалась, длилась. Пока я наконец не услышал то, что искал.
Это был отдаленный стрекот, стук. По мере приближения он усиливался, становился громче и отчетливей – словно в деревне жили не люди, а огромные цикады. Так оно, в сущности, и вышло. Дома, стоявшие на сваях, скрывали под навесом десятки, сотни ткацких станков. Самих машин видно толком не было. Какие-то деревянные рамы мелькали там, в темноте. Двигались как перепонки, как крылья. И звук, стук – деревянных поверхностей друг об друга. Вроде тысячи кастаньет, только суше, четче. Он шел волнами, этот звук, – ниоткуда. Подступал и накрывал с головой, а потом, как волна, отпускал, откатывал. И надвигался снова.
В сущности, мы не ехали, а плыли на волнах этого звука.
День шестой. Пномпень – Сием Реп
Прощаясь, Сован спрашивает, когда я вернусь. Обещает встретить и отвезти на море. У него нет машины, он возьмет у друга. «Или друг отвезет». И я обещаю позвонить перед вылетом. При выходе на посадку в самолет меня тормозят: я забыл про сборы. Шесть долларов местный рейс, двадцать пять международный. Разумеется. Человек в таких странах платит за любое изменение состояния. Покой/движение, сон/явь, суша/воздух, день/ночь, холод/тепло, дурман/ясность, шум/тишина, жизнь/смерть – чтобы перейти в иное качество, нужно заплатить мзду. И ты платишь.
Тишина вообще самый большой дефицит в странах Юго-Восточной Азии. Лаос, Таиланд, Камбоджа – по сравнению с ними наша средняя полоса представляет собой гигантский резервуар тишины. Байкал – ее хранилище. Этой тишиной можно и нужно торговать, рано или поздно – так я думаю.
То, что тишина есть такой же товар, как вода, секс или марихуана, понимаешь именно здесь. Где 24 часа в сутки все дребезжит и грохочет. Трещит, хлопает. Где люди живут «без глушителя», буквально. Потому что на шумопонижающее оборудование у них просто нет денег. Да и смысла тратить нет тоже. Поскольку сами они к звуковым раздражителям абсолютно нечувствительны.
