Деревья росли вдоль берета пересекающей долину речки. Под их сводами, наверное, приятно укрыться от жары, с легкой завистью подумал Гай и обернулся к Кенрику. У того было опущено забрало, и выражение его лица осталось для Гая загадкой.
– Он умно поступил, спрятавшись в монастыре, – произнес Кенрик. Голос, исходивший из-под опущенного забрала, был непривычно глух. – Но надолго ума ему не хватило, раз он решил покинуть убежище.
Гай вновь посмотрел на рощу.
– Кьявари не совершил еще ни одного глупого поступка. Наоборот, он всех нас выставил дураками. Сперва он выкрадывает Клаудию, затем, когда я прочесываю в его поисках округу, возвращается в Монтегю и прикрепляет вызов на поединок прямо к двери моей спальни. Я много бы отдал, чтобы узнать, как он ухитрился все это проделать.
– Как и мы все, – согласился Кенрик, – но вот-вот удача отвернется от него. От Фиц-Алана поступили хорошие новости. Скоро мы поймаем эту лису в ее же собственную западню.
– После тех новостей Фиц-Алан не дает о себе знать вот уже три дня, – хмуро заметил Гай. – Так что лиса по-прежнему опережает охотников.
Из-за деревьев показались Данте и его оруженосец, и Гай прекратил разговор с Кенриком. Не было ни одного человека на свете, кого бы Гай ненавидел с большей силой, чем брата Клаудии. Даже барон Лонсдейл не вызывал у него таких чувств. Данте был гораздо искушеннее в искусстве предательства, нежели его дядя. Он отравил Гая, похитил его невесту, затем заставил его впустую рыскать по всему графству. Он обвел его вокруг пальца, как мальчишку. Глядя на скачущего к нему всадника, Гай поклялся, что этот человек заплатит ему за все. И что самое важное – Данте несет ответственность за измену Клаудии. За эти пять дней у Гая было достаточно времени, чтобы обдумать последние события. Ему было совершенно очевидно, что Клаудия не участвовала в заговоре брата. Гай слишком хорошо знал Клаудию, чтобы не понять! выражение ее лица в тот момент, когда на пиру он почувствовал яд в крови – в глазах ее отражался лишь страх за любимого человека н сострадание. Гай сделал вывод, что она ничего не знала о Данте, пока тот не явился за ней в темницу. Конечно, Данте сказал сестре, что дал Гаю не смертельную дозу отравы. Но как он убедил ее бежать с ним?
Гаю вспомнились клятвы, которые он давал ей, клятвы одурманенного любовью глупца. Сколько раз он говорил, что готов ради нее пожертвовать семьей! Когда перед ней встал аналогичный выбор, она предпочла быть с братом. Стоило Гаю подумать об этом, у него начинало мучительно ныть сердце.
Клаудия предала его. Но хуже всего было то, что ее предательство ничего не меняло. Он никогда больше не сможет доверять ей, но его решение жениться на ней осталось неизменным. Неважно, что она за человек, неважно, кому она предана больше – он полюбил ее навсегда. Клаудия – его величавшая и единственная слабость. Хотя бы по этой причине он должен жениться на ней – в руках врага она будет страшным оружием против него. Доказательство тому – вызов Данте.
Прищурившись, Гай посмотрел на приближающуюся к нему судьбу в образе Данте. Одинокий рыцарь скакал без малейших признаков волнения, невзирая на то, что его ждала неприятельская армия из двух сотен рыцарей. Храбрый дурак, подумал Гай. К тому же еще и богатый: Золотые и серебряные насечки на его доспехах ярко сверкали на солнце, а белые перья, украшавшие Шлем и уздечку лошади, стлались по ветру с царственным великолепием. За спиной у Данте развевался темно-красный плащ, и в левой руке он сжимал щит того же цвета. На щите не было ни герба, ни девиза, и из рассказов Клаудии Гай знал этому причину: не будучи ничьим вассалом и признанный бастардом, Данте мог выступать лишь от своего собственного имени. Кроваво-красный цвет, который он выбрал для себя, шел ему как никакой другой – королевский убийца пролил, конечно же, немало крови.
Гай ожидал, что Данте будет держаться на безопасном расстоянии, готовый при первом же признаке опасности ускакать назад в аббатство. Вместо этого он остановился на расстоянии вытянутой руки от Гая. Самоуверенный наглец, подумал Гай.
