И все воспоминания, которые у меня когда-либо имелись, били меня по лицу, как кирпичи, вылетающие из огромной рушащейся стены.
Одна ясная вспышка — я стою в алтаре, глядя, как Кэти идет по проходу. Вот она слегка запнулась, наступив кончиком туфли на край подола своего длинного платья, тут же изящно выправилась, улыбнулась, как будто хотела сказать мне: «Ну уж это-то меня не остановит».
Еще одно появление Кэти: «Черт побери, куда же я подевала ваниль?» Миска с тестом загремела, грохнувшись на пол в кухне (будь оно проклято, Кэти).
И затем я снова оказался собой и увидел кабинет доктора Расселла. У меня кружилась голова: я видел перед собой лицо Расселла и одновременно его затылок.
«Ничего себе, фокусы!» — подумал я, потому что это больше всего походило на кадр из стереофильма.
А потом меня огорошила мысль: я же нахожусь в двух местах в одно и то же время.
Я улыбнулся и увидел, как старый и новый я улыбнулись одновременно.
— Я не подчиняюсь законам физики, — сообщил я доктору Расселлу сразу двумя ртами.
А он ответил:
— Вы перешли.
Нажатие кнопки на его проклятой ЭЗК.
И снова остался только один «я».
Другой «я». Я мог это сказать совершенно точно, потому что больше не разглядывал нового меня, а видел себя старого.
А он смотрел на меня с таким видом, словно знал, что только что случилось нечто немыслимо странное.
Я прочел в его взгляде: «Я больше не нужен».
Он закрыл глаза.
— Мистер Перри, — позвал доктор Расселл уже второй раз, а затем легонько хлопнул меня по щеке.
— Да, — сказал я. — Я вас слышу. Извините.
— Как ваше полное имя, мистер Перри? Я на секунду задумался. Затем сказал:
— Джон Николас Перри.
— Какого числа вы родились?
— Десятого июня.
— Как звали вашу учительницу во втором классе? Я недоуменно посмотрел в глаза врача.
— Боже правый! Помилуйте, дружище. Я не смог бы вспомнить этого, даже когда был в моем старом теле.
Доктор Расселл улыбнулся.
— Добро пожаловать в новую жизнь, мистер Перри. Вы входите туда с развевающимися знаменами. — Он отворил и распахнул дверцу моего саркофага. — Прошу вас, выходите.
Я оперся руками — моими зелеными руками — на обе стороны бокса (теперь мне не хотелось называть его саркофагом) и выдернул тело наружу. Выдвинул правую ногу вперед и слегка пошатнулся. Доктор поспешно шагнул и поддержал меня.
— Осторожнее, — предупредил он. — Вы совсем недавно были стариком. Чтобы освоиться в молодом теле, вам потребуется некоторое время.
— Что вы имеете в виду? — спросил я.
— Ну… — протянул он, — кстати, можете выпрямиться.
Действительно. Я заметно сутулился (дети, пейте молоко, которое вам дают!). Теперь я распрямил спину и сделал еще шаг вперед. И еще один. Хорошая новость: я, оказывается, не забыл, как нужно ходить. Расплываясь в улыбке, как школьник, я зашагал по комнате.
— Как вы себя чувствуете? — спросил доктор.
— Я чувствую себя молодым. — Голос едва сдерживал радость.
— Так и должно быть, — кивнул Расселл. — Биологический возраст этого тела — двадцать лет. На самом деле оно немного моложе, но мы можем без труда нагнать эту разницу.
Я подпрыгнул, чтобы попробовать, что из этого получится, и почувствовал себя так, будто пролетел полпути до Земли.
— Я недостаточно взрослый даже для того, чтобы употреблять спиртное.
— Внутри вы все такой же семидесятипятилетний человек, — напомнил доктор Расселл.
После этих слов я перестал подпрыгивать и подошел к моему старому телу, покоившемуся в своем саркофаге (здесь это слово было кстати). Оно казалось грустным и помятым, как старый чемодан. Я протянул руку, чтобы коснуться моего старого лица. Оно было теплым, и я почувствовал дыхание. И отскочил.
— Оно еще живо, — воскликнул я, сделав шаг назад.
— Его мозг мертв, — быстро сказал доктор Расселл. — Все ваши когнитивные функции переданы в другое тело. Как только это произошло, я закрыл этот мозг. Жизнь существует как бы на автопилоте: поддерживается дыхание и кровообращение, но больше ничего, да и это только временно. Предоставленное самому себе, это тело умрет через несколько дней.
Я нерешительно вернулся к моему старому телу.
— А что с ним будет?
— Мы сохраним его еще на некоторое время. Мистер Перри, мне крайне неприятно подгонять вас, но вам пора вернуться в свою каюту, а мне — заняться другими. До полудня мне нужно еще очень много успеть.
