- Ну а ты, кареглазый, что собираешься мне прочесть?
Миша от смущения покраснел, заерзал на стуле и растерянно пробормотал:
- Извините, Александр Александрович, ничего не собираюсь...
- А я, признаться, подумал, что ты поэт. Уж очень ты на поэта похож!
Тут вмешался Петр Комаров:
- Наверно, парень исподволь что-то сочиняет, да до поры до времени таит.
...Узнав, что я собираюсь в Москву в своем изрядно поношенном кожушке на цигейке - в командировках я частенько подкладывал его под голову, - мой друг пришел в смятение:
- Да ты что, срамиться едешь? Москва, знаешь, слезам не верит! Где-где, а в столице особенно по одежке встречают и по уму провожают.
- Что же делать?
- А вот что! - И, сняв с себя модную по тому времени полудошку из собачьей шкуры мехом наружу, отдал мне. - Бери надень, а я тут похожу в твоем кожушке.
Курьерский поезд в то время шел из Хабаровска в Москву около десяти суток, однако нам, дальневосточникам, такая долгая дорога не была в тягость. Едва только состав отойдет от станции, пассажиры, перезнакомившись, начинали жить одной дружной семьей.
Каких только людей не встретишь, бывало, в экспрессе! Словно их специально созвали сюда со всех уголков огромного края - от таежной реки Урми и до берегов Берингова пролива; кто впервые за пять лет едет в свой полугодичный отпуск, кто возвращается из экспедиции, кто - в командировку, решать хозяйственные дела в наркомате.
Это нынче воздушный лайнер "ИЛ-62" перебрасывает с берегов Амура в Москву за каких-нибудь семь-восемь часов и пассажиры знакомятся между собой шапочно, а в ту давнюю, повторяю, пору даже первые знакомства переходили в дружбу, и длилась она нередко долгие годы.
Так подружился я в той дороге с Елизаром Власовичем Тимкиным, человеком, как я после узнал, необыкновенным, хотя ни своим внешним видом, ни тем более профессией он не выделялся.
Он и в вагоне старался держаться особняком, почти на каждой станции бегал со своим медным чайником за кипятком, потом долго и тщательно заваривал, отсыпая из пачки ровно три ложечки чая, и укутывал чайник махровым полотенцем, чтобы он не остыл, пока наша компания не освободит столик.
Низкого роста, щупленький, с узкими, покатыми плечами, вытянутым, озабоченным лицом, в старомодных очках в металлической оправе со скрепленными медной проволокой дужками, к тому же без правой руки - рукав был загнут повыше локтя и пришпилен английской булавкой, - он как уткнется в газету, так и не отложит ее, пока не прочтет всю от начала до конца.
Мы только знали, что живет он постоянно где-то на Севере и едет в Москву показаться врачам-окулистам.
Я хотел уступить ему нижнюю полку, но Тимкин решительно отказался, заявив, что любит ездить на верхней, в кассе ему даже предлагали нижнюю, но он попросил верхнюю.
- Наверху спокойней, - сказал он. - Можно в свое удовольствие почитать, а у меня как раз в чтении пробел образовался. Ведь мотаешься по тундре, света белого не видишь, то на оленях, то на собаках, а то и на своих двоих, так что не до чтения. Да и газеты приходят к нам пачками сразу за месяц, и не успеваешь их прочесть. Зато в дороге отлежусь малость и восполню свои пробелы...
Хотя у него это довольно ловко получалось - лезть на верхнюю полку: разуется, станет на краешек нижней, обопрется локтем здоровой, левой руки о верхнюю и вскинется на нее, - мне, признаться, становилось не по себе, но что поделаешь, если человек стоит на своем.
- А кто вы, Елизар Власович, по профессии? - как-то спросил я.
- Культпросветчик, - сказал он тихо, со смущенной улыбкой, словно стеснялся своей не ахти какой громкой профессии, хотя в начале тридцатых годов, когда партия посылала на Север своих лучших людей поднимать целые народы из тьмы прошлого к свету новой, социалистической жизни, работники, подобные Тимкину, были в большой чести.
Елизару не исполнилось и двадцати лет, когда его, секретаря сельской комсомольской ячейки, вызвали в крайком ВЛКСМ и предложили в порядке мобилизации ехать на Север.
Был бы Елизар одинок, не задумываясь, дал бы свое согласие: раз нужно, так нужно! Но он недавно зарегистрировался в загсе с Ниной Образцовой, заведовавшей фельдшерским пунктом в том же таежном селе.
