Чуть смерклось, пошел со связным.
В штабной землянке резало глаза от непривычно яркого света, на столе горели самые настоящие лампы с пузатыми стеклами. Первый раз увидел Колдунова улыбающимся. Пожал он мне руку, сказал:
— Покажись, герой! Хорош! — и, обращаясь к начальнику штаба, предложил: — Вот вам командир взвода разведки. У него природная хватка, он понимает цену живому фашисту! Пойдете в разведчики, Ковров?
Я растерялся. Не ожидал такого предложения. Разведчики в моем понятии люди особенные, а я обыкновенный траншейный лейтенант.
— Справлюсь ли?
— Уже справился, за одну ночь четверых наловил, — подбодрил начальник штаба.
— Можно попробовать, — согласился я, сохраняя все же путь для отступления, — не получится — вернете в роту.
— Скромность всегда украшала человека, — сказал командир. — Разведчик из тебя несомненно получится. Я просто не знал, что ты боксер, давно бы тебя забрал в разведку. Каждый спортсмен, а тем более боксер, борец, самбист — это же потенциальный разведчик. И учти, товарищ Ковров, сила твоя не только в кулаках, но и в быстроте мышления и находчивости.
Как верно подметил командир! Я сам в этом еще не разобрался, а он уже все оценил и сделал выводы.
Так с января 1942 года я стал разведчиком. Подтвердилась примета: новый год приносит перемены в жизни. Разведчик — это солдат, который действует ночью, больше ползает, чем ходит, воюет, как шахматист, головой, но, когда надо, умело применяет любое оружие — и холодное, и горячее. Основной наш метод — скрытое сближение и короткая рукопашная схватка в темноте. Главное — чтобы все произошло тихо.
Когда писали в информационных сводках во время войны: «На фронте без перемен», «ничего Существенного не произошло», это значило, всю ночь вершили свои опасные дела разведчики. Я расскажу вам несколько эпизодов из этого самого «ничего существенного».
Итак, назначен командиром взвода разведки. Странно получилось! На передовой с первых дней, успел понюхать пороху, лейтенант, а вот чувствовал себя новичком. Наверное потому, что раньше не приходилось бывать в разведке.
Мои подчиненные выглядели вояками бывалыми, у многих на груди поблескивал орден Красного Знамени. Были и другие награды, но орден Красного Знамени всегда вызывал у меня особое уважение.
Взвод готовился к выполнению задачи. У всех были спокойные лица — предстояла обычная, будничная работа. А я волновался. Стараясь казаться спокойным, приглядывался к людям: может, и они волнуются, но умело скрывают свои переживания?
Вот сидит сибиряк Макагонов, он обматывает чистым бинтом автомат, чтобы не выделялся на снегу, и мурлычет какую-то песенку. Рядом с Макагоновым его постоянный собеседник и задира Саша Пролеткин, он тоже меняет испачкавшийся бинт. Верный своим привычкам, Саша заводит с Макагоновым разговор. Все затихают и прислушиваются: Саша обязательно что-нибудь отчудит.
— Скажи, Макагонов, ты жирафа ел?
— Что я сдурел, что ли, жирафа есть?
— А я ел.
— Как же ты в Африку попал?
— Зачем в Африку. Когда Смоленск оставляли, там зверинец разбежался. Вот мы с одним дружком и попробовали. Хотели еще бегемота попробовать.
— Уж молчал бы, — неодобрительно говорит Макагонов.
— А что?
— Под суд тебя надо за такие дела, вот что! Редких животных истреблял.
— Эх, какой быстрый! — юлит перед Макагоновым Саша. — А ты бы не истреблял?
— Я — нет!
— Вот тебя-то и надо под суд. Тогда приказ был: уничтожить все, чтобы фашистам не досталось. У жирафа шею видел? Он ни в какой вагон не помещается, и на платформу нельзя — за семафоры цеплять будет. Его и не эвакуировали поэтому.
Вот так весь день: готовятся, шутят, отдыхают. А через несколько часов, может случиться, кого-нибудь из них принесут мертвым на плащ-палатке.
С наступлением темноты вышли. Нас было восемь. В первой траншее разведчики курили, разговаривали со знакомыми солдатами, ждали, пока сгустятся сумерки.
Я наблюдал за объектом, на который решено было идти. Это небольшая высота, на ней пулемет. Мы должны разрезать проволоку, забраться в немецкую траншею и по ней подойти к пулемету с фланга.
Мне хотелось, «чтобы это произошло побыстрее.
