Джаред молча смотрел на юношу.
— Что стало с моей сестренкой? — спросил он наконец.
Укия покачал головой.
— Ее... ее больше нет.
— Что ты имеешь в виду? — тихо проговорил Джаред.
— Те, кто ее забрал, сделали с ней то же самое, что Стая с тобой. Только у нее все гораздо хуже. Ты теперь будешь измененной репродукцией оригинала, то есть сохранишь некую часть самого себя, свои желания и мечты. А все, принадлежавшее Зое, исчезнет.
— А Мэтт Броди, его жена и Квин?
— Их тоже нет.
Укия взглянул на домик: дверь тихонько распахнулась, и на пороге появились Макс и Сэм. Должно быть, они наблюдали за происходящим из окна, потому что у Макса был такой же расстроенный вид.
Джаред, моргая, смотрел на Укию. Он выглядел куда моложе, чем казалось раньше, растерянным и испуганным.
— Но должен быть способ вернуть Зою обратно!
Укия с трудом сглотнул, пытаясь подавить нарастающее отчаяние, но гнев и ярость прорывались наружу.
— Нет, его нет! Вирус будет захватывать ее как раковая опухоль, как рак крови, кости и плоти. Его нельзя ни остановить, ни уничтожить. Он пройдет сквозь нее всю, превратит в самое себя, и Зои больше не будет!
— Если этот вирус похож на рак, — тихо проговорила Сэм, — то есть быстро растущие клетки, то нельзя ли попробовать химиотерапию?
— Я не знаю, как она действует, — покачал головой Укия.
Они говорили о химиотерапии с мамой Ларой в связи с опухолью у нее в голове. Казалось, что надежды никакой нет и никакие лекарства уже не понадобятся, и доктора считали, что только чудо поможет ей выжить... Укии неожиданно пришло в голову, что его кровь могла как-то повлиять на ее выздоровление. Сэм объяснила:
— Пациенту вводится наркотик, который стимулирует клетки к быстрому размножению, как и сам рак. Таким образом появляется шанс, что после гибели больных клеток здоровые смогут нормально вырасти.
— Не знаю, как это сработает. Многие яды не действуют на Стаю. Наши клетки способны распознать и обезвредить любое опасное вещество. Думаю, все кончится тем, что погибнут все человеческие клетки.
— За двести лет, я думаю, Стая испробовала все средства хотя бы единожды, — проговорил Макс. — Что происходит, если кто-то из Стаи делает инъекцию Онтонгарду? Я, конечно, не без ума от такой идеи, но пускай лучше Зоя и Крэйнак сохранят хоть что-то от себя самих.
— Стая уже однажды пробовала. Ничего не вышло, — ответил Укия.
— А почему? — не отступала Сэм.
Юноша неожиданно понял Ренни и проникся к нему сочувствием. Когда сам Укия стал задавать вопросы об отношениях между Стаей и Онтонгардами, вожак Волков попросту передал ему свою память.
— Обычно в Стае воспоминания передаются в виде мышей.
— Как Ренни сделал с тобой, да? — уточнил Макс.
— Ага.
Укия поморщился, вспомнив, какие неприятные ощущения доставляла чужая мышь. Да и она совсем не обрадовалась новому владельцу.
— То есть если ты сделаешь Онтонгарду инъекцию генов Стаи, — предположил Макс, — этот Онтонгард получит память Стаи?
— Нет, не совсем, — ответил Укия. — Мне стало плохо от воспоминаний Ренни, потому что наши с ним клетки были друг другу враждебны. Но каким-то образом они пришли к соглашению. Пока я был мертв, а Стая разыскивала ключ от корабля, Ренни и Хеллена не могли поглотить мою память — мыши отказывались к ним идти. Сначала необходимо взаимное согласие — только тогда может произойти обмен.
— А Гекс не может заставить память действовать в его интересах? — продолжал спрашивать Макс. — Как, например, он заставил Киттаннинга превратиться из мыши в ребенка?
— Что он? — вытаращила глаза Сэм.
— Это долгая история, — нахмурился Макс. — Я тебе потом расскажу.
Укия задумался над вопросом. Скорее всего ни Гекс, ни его Твари не смогут воспринять мышь Стаи, даже если им удастся установить над ней власть. Он попытался подобрать слова, чтобы выразить это инстинктивное чувство.
— Гекс, наверное, сочтет эту затею слишком опасной. Прайм уничтожил все силы завоевателей, кроме Гекса. Онтонгарды воспринимали Прайма как своего, он ухитрился скрыть свою индивидуальность. Гекс так и не смог разгадать загадку Прайма, и Стая для него тоже непонятна.
