В пять часов утра, измотанный до предела, как в бездонную яму, он провалился в глубокий сон.
* * *
В два часа дня, впервые за шесть лет, он проснулся радостным, в предвкушении праздника.
Отбросив одеяло, теперь уже без прежнего отвращения, он осмотрел свои сладко нывшие ноги, точно отходившие от долгого пути. За девять часов глубокого сна ляжки немного увеличились в размере, икры округлились, стали упруже. Александр пошевелил пальцами, они слушались много лучше, нежели ночью. С замиранием в груди, стиснув зубы от напряжения, уже без помощи жгутов, Александр согнул правую, потом левую ноги.
— Получилось! — неожиданно громко крикнул он, и обмер, посмотрев на запертые окна. Об этом никто не должен знать, даже бабка, тайна поможет мести. Ненавистный враг должен скоро объявиться в проклятом для Александра месте…
Он окончательно убедился: сознание сильнее материи, плоти. Если сознание чего–то очень желает, косная материя, равно или поздно, подчиняется.
Опираясь о кровать, он медленно выпрямился. Слабые ноги мелко дрожали, подгибались. От непривычно вертикального положения тела кровь отхлынула от мозга, голова закружилась, зазвенело в ушах. Спиной он упал на кровать, затылком сильно ударившись о стену. Отдышавшись, уняв сердцебиение, Александр предпринял вторую попытку. На этот раз голова не подвела, целых пять минут он смог простоять на подламывающихся ногах.
После нескольких часов тренировки он уже приседал, держась за край кровати. Только сейчас Александр вспомнил о еде, почувствовав сильнейший голод. Раньше на коляске по узкому коридорчику он проезжал в крохотную кухоньку, где в холодильнике кастрюля с супом. Электрический чайник в его комнате, читая, ночами он пил чай. Последний неподаренный подарок матери…
Она всегда была равнодушна к нему, наверно, оттого, что не знала, кто его настоящий отец. А Александр копия матери… Когда она его зачала, тогда ею обладали сразу трое. Тот паскудный вечер глубоко врезался в память, навсегда травмировав психику… Свою нелюбовь она перенесла на непрошено рожденного сына. Александр той же монетой платил матери.
Держась за спинку коляски, катя её перед собой, он неуверенно двинулся на кухню. Ноги подламывались, они то сплетались, то, наоборот, разъезжались в разные стороны. Он клонился то вправо, то влево. На каждом этапе пути происходили торможения, сбои, срывы. От долгого лежания тело его неповоротливо, каждое движение дробилось, было как бы бесконтрольно и как следствие, утрата плавности, естественности. Он походил на куклу, которая самостоятельно учится ходить.
В вертикальном положении по–новому смотрелась более чем скромная обстановка квартиры. Тарахтел старенький «Саратов», чадила газовая плита, стояло несколько тарелок в шкафчике.
Как в прежние времена, сидя на стуле, он с аппетитом уплел две тарелки пшенного супа, заправленного луком, поджаренном на постном масле.
Над головой забухало, грохнули упавшие стулья — бесились два подросших балбеса. Отец их, грубый мужик, работал шофером на мусоровозе. Бабка плакала, жалуясь, когда он лежал в больнице, соседи палкой сбили жестяной козырек карниза, который был подсунут под балкон мусорщика. Теперь, когда дождь, вода стекала по стеклам, заливая балкон.
* * *
С короткими передышками он всю неделю тренировал свои чудесным образом ожившие ноги, с радостью отмечая, как они становятся толще, мышцы упруже. Торс всегда был в порядке, хотя на нем не выпирали мышцы, никто не догадывался, что под гладкой кожей таится мощь, динамичность, взрывная сила…
Тем временем за окном его шестилетней тюрьмы апрель давно перешел в май. Где не было асфальта, желтели и белели мелкие цветочки. На единственном дереве во дворе, оккупированного машинами, ярко зеленела молодая листва. В легких платьях, как цветы, расцвели женщины, исполнившись новой прелестью, доселе таившейся под неуклюжей зимней одеждой.
Чтоб не посекла моль, всю одежду Александра бабка сдала в комиссионку. Раньше он одевался по последней моде, ведь одежда в его работе, как и внешность, играет очень значительную роль. Женщина вначале видит оперенье, а потом уже всё остальное. Прекрасно одетый с хорошими манерами привлекательный молодой человек ну никак не может ассоциироваться с аферистом и проходимцем! Глаза, прежде всего, видят внешнее, форму, лишь сознание, часто запоздало, проникает за границу внешнего.
