Но моя буйная радость при его появлении — несколько сбила настрой. А мгновенный переход к острым вопросам «про деньги» — добил.
Ну не делают так на «Святой Руси»! Инновизм сплошной! Почти неотличимый от хамства.
Гостя надлежит напоить, накормить, в баньку сводить, за стол усадить… А не прямо с порога, прямо во дворе, колен не преклонивши и дланей не облобызавши, без интересований про здоровье, погоду, путь-дороженьку, «здоров ли твой скот? — а баба?»…
Никодим замялся, засмурыжил носом, а я — «молчание знак согласия» — уже понёс «по-базарному», в голос:
— Эй, люди добрые, гляньте какой у нас гость дорогой! Отец Никодим — новый пресвитер Невестинской церкви. Наш друг давнишний по делам Смоленским! Окормитель и увещеватель всего осиротевшего прихода нашего! Мы с ним на пару — бесов злых на Аннушкином подворье гоняли. Теперь вот заехал требы справить. Завтра с утра сразу и начнёт. И гроша не возьмёт. Ибо мы с ним — друзья боевые, плечом к плечу против чертовщины сатанинской… Ты вещи туда кинь, и — в баньку. Меньшак, баня горячая? Давай гостя дорогого долгожданного самолично веничком прогрей. Давай-давай.
К скромному вечернему застолью подтянулись и Аким с Яковым и Марьяшей, и Аннушка с законным мужем.
Чисто, тепло, светло, вкусно, мягко, доброжелательно и приветливо… По-семейному. Распаренный в бане, благостный Никодим только щурился как кот, поглядывая в низко вырезанное декольте посаженной рядом с ним Марьши.
Уточню: ничего срамного, обычная женская рубаха-голошейка. Да ещё и прикрыта платочком на плечах. Только платочек после второго тоста стал чуть сваливаться, а вырез… и сначала был чуть глубже обычного.
Никодим толкал речугу. О том, какой он талантливый и необыкновенный, как его все любят и уважают. Какие у него всякие особенные случаи случались. Марьяша ахала и, наклонившись к попику, смеялась глубоким грудным голосом. Отчего Никодим надувался как петух перед кукареку и запрокидывал в себя очередную кружку с бражкой.
Остальные тоже участвовали: Аким удивлённо-раздражённо поглядывал на дочку. С другой стороны стола злобно косился Чарджи. Рядом морщился и вспыхивал багровым румянцем стыда Ольбег. Впрочем, Артёмий и Ивашко, тоже приглашённые на ужин, старательно отвлекали его внимание более интересным — описанием вариантов взаимодействия пеших стрелков и копейщиков.
Как-то я со всем своим прогрессизмом-педагогизмом-экономизмом совершенно забыл о насущном — о семействе своём. Пора сестрицу замуж выдавать. А то нахлебаемся.
Нарастающее взаимное мурканье, идущее, после множества выпитого, уже без оглядки на присутствующих, чреватое спонтанной вспышкой самовыражения и мордобития всех присутствующих застольных психов, начиная с меня самого, было прервано мною, на правах хозяина, в нормальном боярском «святорусском» стиле:
— Никодимушка, тебе какую бабу прислать постель греть? Толстую или тощую?
Стандарт святорусского гостеприимства — хозяин должен обеспечить удовлетворение всех потребностей гостя: нужник, баня, стол, постель. Постель должна быть тёплая. И — мягкая. Не кирпичи же разогретые туда подкладывать!
Марьяша поняла первой, поджала губки, стянула, наконец-то, платочек поплотнее, и пошла собираться домой. Вдовица убогая… Вспомнила-таки своё место.
Никодимка ещё несколько минут мучительно пытался найти то… что только что… перед носом… так услаждало взгляд… но нарвался на очередную поллитровку креплёной бражки, и тем избавился от всяческих мучений и исканий.
В таком… уполлитренном состоянии он дал, наконец, внятные ответы на два давно мучивших меня вопроса:
— У дяди твоего, у игумена, на руки пятнышки такие синенькие. Не знаешь откуда?
Смысл ответа, если отбросить рассуждения о величии дядя, неизбывной храбрости самого Никодима, героизме Святого Георгия и благолепии Православной церкви, состоял в том, что несколько лет назад явился в город некий колдун. Из дальних восточных язычников. И совращал души христианские, являя мощь всякую сатанинскую.
В том числе было: глотание клинков железных безо всякого вреда для глотателя, вынимание яиц куриных из ушей людей православных, пропадание прямо с ладони монет серебряных, с последующим их появлением в разных местах на телах окружающих, вынимание голубя — птицы божьей! — из собственной задницы, и прочие мерзости.
